ФИЛОСОФСКОЕ ВЫСКАЗЫВАНИЕ В ЗАГЛАВНОМ КОМПЛЕКСЕ
ПОЭТИЧЕСКОГО ТЕКСТА
Н.М. Азарова
Филологические науки, 2008, № 2. С. 66-76.
Заглавия неоднократно рассматривались в различных аспектах1: исследовалась синтаксическая структура заглавий, их соотношение с текстом (классическая работа С. Кржижановского2), их семантика, выстраивалась типология заглавий (Н. Фатеева3), заглавиям посвящены конкретно-исторические (Н. Богомолов4) и лексикографические (Л. Шестакова5) работы. Однако сопоставительный анализ поэтических и философских текстов не был предметом специального изучения.
Исторически заглавия поэтического и философского произведения в XVIII и XIX вв. отчетливо отличались друг от друга (особенно – в русской поэзии), однако в XX в. имеет место конвергенция философских и поэтических текстов. Первоначально философский текст, пытаясь отойти от строго позитивистского научно-философского названия, привлекает поэтические формы (формулы) в названия. Поэтический текст используется непосредственно в заглавии, но особенно характерен для пояснения: ТАК ГОВОРИЛ ЗАРАТУСТРА. Книга для всех и ни для кого Ницше – как нетрадиционный в классической философии поэтический парадокс; или для эпиграфа, что наиболее частотно, например, шестовский эпиграф из Шекспира ко второй части книги НА ВЕСАХ ИОВА: «Мне кажется, что мир спит»6 – и, наконец, для определения жанра: философское произведение называется поэтическим или смешанным философско-поэтическим жанром, или в название жанра вводятся поэтические элементы. Так, например, в известном произведении Кьеркегора имеют место обе трансформации: СТРАХ И ТРЕПЕТ, название жанра которого уточняется как Диалектическая лирика Иоханнеса де Силенцио.
Параллельным процессом является привлечение поэтическим текстом философского высказывания или, у́же, философской лексики в заглавие. Говоря о пропорции тяготения того или иного поэта, с одной стороны, к философской проблематике, развитию философских понятий или использованию философской терминологии в тексте стихотворений, а с другой – к использованию у него собственно философских заглавий, можно утверждать, что это соотношение асимметрично. Иными словами, такие поэты, как, например, Геннадий Айги, поэзия которого отличается вышеперечисленными признаками и в текстах которого философская терминология очень частотна, избегают типичных (классических) для
66
философского текста заглавий. И наоборот: подчеркнуто философское заглавие свидетельствует, скорее, о метатекстовом уровне (об обращении с философией как с темой, что характерно для поэзии постмодерна), ту же функцию будут выполнять философские термины внутри текста этих стихотворений. В таком случае имеет место определенный паритет: условно говоря, если философское высказывание или высказывание по философскому типу будет в заглавии – то мы найдем эту же тематику собственно в тексте, и наоборот – у таких авторов вряд ли в текстах с названием, в котором нет отсылки к философскому тексту, будет появляться философская тематика.
Подобная ситуация характерна для конца ХХ в., но если говорить о XIX и начале ХХ в. (вплоть до обэриутов), то заглавие по аналогии с философским произведением не препятствовало, а часто даже обуславливало активное использование философской лексики в том же самом тексте: одно из немногих лирических стихотворений Хлебникова, заглавие которого О СВОБОДЕ построено как типичное философское высказывание (оговоримся, что ДОСКИ СУДЬБЫ Хлебникова – классическая модель философского заглавия генитивного типа – не лирическое стихотворение), одновременно является примером активного использования Хлебниковым терминологии философского рационализма: «вихрем разумным… единым… все за богиней туда»7. Восприятие свободы как богини отсылает к рационально-просветительским моделям и в частности к философии Владимира Соловьева.
Не любые философские названия, особенно их лексическое наполнение, потенциально пригодны для освоения поэтическим заглавием: так, если в начале ХХ в. в философских заглавиях была чрезвычайно популярна конструкция со словами «Смысл» или «Критика»: ОБЩИЙ СМЫСЛ ИСКУССТВА, СМЫСЛ ЛЮБВИ, КРИТИКА ОТВЛЕЧЕННЫХ НАЧАЛ Соловьева, СМЫСЛ ЖИЗНИ, СМЫСЛ МИРА И ОТНОСИТЕЛЬНЫЕ ЦЕННОСТИ КУЛЬТУРЫ Е.Н.Трубецкого, то в поэтических заглавиях подобные конструкции отсутствуют. Однако Константин Кедров использует эту конструкцию в трансформированном виде (контаминация «смысл» и «мысль» как «мысл») в стихотворении МЫСЛ ПАРАШЮТА, но далее в тексте «смысл» все-таки эксплицируется: «Нераскрывшийся парашют – // высший смысл // подкравшийся // к парашютисту…»8.
С другой стороны – традиционные конструкции заглавия, содержащие слова «начало» или «конец» (типа ПЕРВОЕ НАЧАЛО ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ Соловьева), встречаются как в поэзии обэриутов, так и в текстах второй половины XX в. (КОНЕЦ Айги, которое начинается словами: «Конец пустоты Начало // убежища
67
и укрытия» 9). Одно и то же заглавие может употребляться в разных комплексах, образуя каждый раз самостоятельный авторский текст, в структуре которого совпадение заглавий не дает достаточных оснований однозначно отнести то или иное высказывание к философской лексике. Особенно это касается слов, которые являются как философскими терминами, так и словами живого языка: например, КОНЕЦ у Пастернака не читается как философский термин и шифрует, скорее, некую драматическую ситуацию, а у Айги, прекрасно знавшего творчество Пастернака, оно читается именно как философское и соотносится больше с поэтико-философским концептом «всё» у Введенского, чем с текстом Пастернака.
Существуют синкретичные модели, вбирающие в себя философский и поэтический стиль говорения и транслирующиеся из философского дискурса в поэтический и наоборот. Для обэриутов характерны, к примеру, синкретичные философско-поэтические модели параллельных заглавий с числительными: Введенский ЧЕТЫРЕ ОПИСАНИЯ, Олейников О НУЛЯХ – в поэзии, Друскин ЧЕТЫРЕ СЛОВА – в философской прозе, Хармс ПЯТЬ НЕОКОНЧЕННЫХ ПОВЕСТВОВАНИЙ – в художественной прозе. В этой связи особый интерес представляют параллельные заглавия в философском и поэтическом тексте, принадлежащем одному и тому же автору. Так, у Соловьева наряду с философскими сочинениями ТРИ РЕЧИ В ПАМЯТЬ ДОСТОЕВСКОГО, ТРИ РАЗГОВОРА О ВОЙНЕ, ПРОГРЕССЕ И КОНЦЕ ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ появляются стихотворения ТРИ ПОДВИГА, ТРИ СВИДАНИЯ, а у Хармса поэтический текст ТРЕТЬЯ ЦИСФИНИТНАЯ ЛОГИКА БЕСКОНЕЧНОГО НЕБЫТИЯ перекликается с его же философским CISFINITUM. ПИСЬМО ЛЕОНИДУ САВЕЛЬЕВИЧУ ЛИПАВСКОМУ. ПАДЕНИЕ СТВОЛА.
В XIX в. способом маркирования философской концептуальности (или философской терминологичности) заглавия был иностранный язык, в основном латинский, характерный пример – стихотворение Тютчева SILENTIUM или стихотворение с французским философским термином PROBLÉME. Инотипность заглавия по отношению к обычным заглавиям поэтических текстов решается выходом в другой язык, что также можно объяснить недостаточной развитостью понятийного аппарата русскоязычной философии в XIX в. Однако в XX в. по отношению к SILENTIUM Мандельштама уже нельзя говорить о чисто философском заглавии на основании использования латинского термина; интертекстуальность здесь, скорее всего, поэтическая. Интересно отметить, что СТРАХ И ТРЕПЕТ (ДИАЛЕКТИЧЕСКАЯ ЛИРИКА ИОХАННЕСА ДЕ СИЛЕНЦИО) Кьеркегора и стихотворение Тютчева
68
появились практически в одно и то же время: Тютчев пишет SILENTIUM в 1833 г., а Кьеркегор свою работу – в 1843, тем не менее, несмотря на совпадение в использовании популярного для 30-40-х годов XIX в. понятия «silentium», стратегии философского и поэтического заглавия различны: на этом этапе – происходит взаимообмен: философский текст вводит элементы латинизации как игровые, а поэтический – использует их как строгие, научно-философские термины. Во второй половине ХХ в. неироническое название латинским термином очень редко: Айги ЗАПИСЬ: APOPHATIC. «Apophatic» здесь дано именно по-французски, что объясняется экзистенциальными мотивами – чтением Айги философской литературы в основном именно по-французски. Но подобная отсылка в заглавие способствует реализации почти той же функции, что у Тютчева: приданию философскому термину в заглавии поэтического текста неиронической серьезности. Стихотворение в данном случае не является метатекстом по отношению к заглавию, но подобные примеры редки в современной поэзии.
Приведенные примеры SILENTIUM Тютчева и APOPHATIC Айги относятся к группе заглавий, в состав которых входит подчеркнуто философская, терминологическая лексика или слово «философия» (cр. УТРЕННЯЯ ФИЛОСОФИЯ Сапгира).
Эту группу заглавий можно условно назвать заглавия с прямым введением термина. Как и в философской терминологии в самом тексте стиха, в этой группе заглавий существуют разные степени освоения и экспрессивности философской терминологии: от оперирования с термином как с варваризмом до полной нейтрализации терминологичности, кроме того, встречается и создание собственной философской терминологии поэтом. Такие заглавия, как ФАКТ, ТЕОРИЯ И БОГ, ГДЕ. КОГДА Введенского, СЛАВЯ ПРЕБЫВАНИЕ Айги, могли бы быть заглавием философских трактатов. Философское высказывание в поэзии Хармса всегда подчеркнуто терминологично МЫ (ДВА ТОЖДЕСТВЕННЫХ ЧЕЛОВЕКА), УТРО (ПРОБУЖДЕНИЕ ЭЛЕМЕНТОВ), ТРЕТЬЯ ЦИСФИНИТНАЯ ЛОГИКА БЕСКОНЕЧНОГО НЕБЫТИЯ. Заглавие ЗВОНИТЬЛЕТЕТЬ (ТРЕТЬЯ ЦИСФИНИТНАЯ ЛОГИКА) не только терминологично, но и использует инфинитивную конструкцию по типу философских заглавий (ср. РАССУЖДАТЬ НЕ РАССУЖДАТЬ Друскина). С другой стороны, внутри хармсовских заглавий часты шифтеры, переключающие из философского в поэтический регистр, или фиксирующие внимание на наслоении поэтического и философского высказывания, например, включение философского термина в событийно-временную или бытовую процессуальную лексику: УТРО (ПРОБУЖДЕНИЕ ЭЛЕМЕНТОВ). Слово «элемент», особенно в
69
позиции заглавия, в 30-е годы воспринималось терминологически. В заглавии ТРЕТЬЯ ЦИСФИНИТНАЯ ЛОГИКА БЕСКОНЕЧНОГО НЕБЫТИЯ именно линейное нагнетание четырех прямых философских терминов говорит о том, что это поэтическое произведение, а не философское, хотя каждый термин по отдельности – заимствован из языка философии.
Ряд философских заглавий декларируется как прямой философский термин, а затем в тексте дефразеологизируется в основном при помощи этимологизации, например в стихотворении Введенского НА СМЕРТЬ ТЕОСОФКИ, где тема теософии последовательно дефразеологизируется как София – Соня – соня – сон: «я видел сумасбродку Соню // она платку благодаря // дала мне сон богатыря // и я лежал немой как соня // и я глядел в окно смешное…»10. Подобное оперирование с философским термином заглавия характерно для Сапгира: в заглавии декларируется СУЩНОСТЬ, а затем этимологизируется как существование: «Белый свет не существует // Он в сознании торжествует» 11.
Вынесение в заглавие нового философского термина, представляющего собой окказиональное слово, нехарактерно для русской философской словесности, однако в поэтических текстах конца XX в. авторский философский термин в качестве поэтического заглавия является отличительной особенностью, например, поэзии Кедрова. Заглавие ОРФЕМА моделируется как научно-философский термин, а названия кедровских сборников ИНСАЙДАУТ и МЕТАКОД не только нуждается в дальнейшей экспликации, но и представляет собой своеобразный терминологический манифест.
В конце XX в. заглавия с прямым введением термина тяготеют к удлинению высказывания, например, у Андрея Сен-Сенькова: ВОДА. ЧАСТЬ ЖЕНЩИНЫ КАК ИМЕНА УДАЛЯЮЩИХСЯ КАПЕЛЬ или в переводе с французского – МАНТРА НЕЗРИМЫХ СУЩНОСТЕЙ И ДЫРЯВЫХ ПАЛЬЦЕВ ВЗГЛЯДА Жамма. Такие распространенные названия зачастую подразумевают иронию, о чем говорит Н.А.Фатеева: «Средство расширения – ироническая рефлексия… включающая сам порождаемый автором текст в сферу метаязыковой игры… название стихотворения Ю. Левитанского: “СТИХОТВОРЕНИЕ ФИЛОСОФСКО-ИРОНИЧЕСКОЕ, ГДЕ ИРОНИЧЕСКОГО, ВПРОЧЕМ, БОЛЬШЕ, ЧЕМ ФИЛОСОФСКОГО”»12.
Целый ряд слов живого языка тяготеет к превращению в философский термин как в философских, так и в поэтических текстах, и в частности в заглавиях: «существование», «существовать»,
70
«пространство». Функционально к ним примыкают нетерминологические образования с суффиксом «-ость». Отвлеченные существительные на «-ость», будучи вынесенными в заглавие, в основном не являются философским высказыванием: УСТАЛОСТЬ Блока, МОЛОДОСТЬ Цветаевой, СМЕЛОСТЬ Пастернака. С другой стороны, по типу философских заглавий ЕВРОПЕЙСКАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ Мамардашвили, ОТРЕШЕННОСТЬ Хайдеггера, в поэзии Сапгира образованы ОГОЛЕННОСТЬ, ВЕРШИНА НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ, далее в тексте поддержанная понятием «неопределённозначности» и целым рядом образований на «-ость»: «Кому-то // Чье имя Неопределённозначность // Где Многослойнодымность и Прозрачность // И не короче вечности минута»13; РАДОСТЬ в заглавии Хармса, поддержанная рядом в тексте «шушность», «скушность»: «вижу в шиле шушность я // ты мой дух не оскверни // потому что скушность я...»14, характерная для обэриутов предикативная конструкция отождествления «Я» и абстрактного существительного на «-ость» (ср. «я неизвестность… я не жалость…» Введенского). У Айги образование в заглавии собственного философского термина ДО-НЕСУЩЕСТВИМОСТИ поддержано в тексте рядом сходных дефисных образований положительного отрицания: «не-слышимости… не-зримости» 15. Очень важно, что подобные образования на «-ость», столь многочисленные в поэзии Айги и характерные для введения/образования типично философской лексики («есмость», «немногость», «чтотость» в стихотворении И: ОБ УХОДЯЩЕМ), обычно не попадают в заглавия. Возможно, это связано с тем, что модель однословного названия с общеупотребительным подчеркнуто абстрактным существительным на «-ость» в самом конце ХХ в. уже звучит как штамп: НЕПОДВИЖНОСТЬ Гребенниковой. В тексте постмодерна термины на «-ость» переосмысляются заново, например, у Сен-Сенькова, термин «вертикальность», появляющийся в тексте стихотворения с заглавием ПИРОМАНИЯ («перелистываю // огонь // страницы // оранжевой вертикальности»16), поддержан в заглавном комплексе недвусмысленным эпиграфом из Гуссерля, определяющим скользящую иронически-неироническую модальность термина на «-ость»: «В одном и том же сознании об одном и том же предмете в одно и то же время может быть множество противоположных мнений, и все они истинны»17.
К заглавиям с прямым введением термина примыкает группа заглавий, таких, как заглавия концептуализирующие местоимения, и прежде всего, местоимение «всё»: Соснора ВСЁ КАК ВСЕГДА (ЛУБОК С МОНГОЛОМ), Айги ДЕНЬ ПРИСУТСТВИЯ ВСЕХ И ВСЕГО – и его производные и реже местоимения «сам-самый» (САМОЕ ТО
71
Кривулина, ср. философский трактат СА́МОЕ САМО́ Лосева), и группа заглавий-наречий времени-и-места. Если декларация «ВСЁ» заглавными буквами в концовках стихотворений Хармса сама по себе подразумевает концептуализацию, если у Айги «всё» прямо называется понятием («это синее “есть” // словно запах-огонь // будет вместо понятия “всё”»18) и соотносится с понятием «мир» в заглавии И: ТА ЖЕ КОНТОРА-МИР, то заглавие стихотворения Введенского ВСЁ демонстрирует отождествление концепта содержания текста и структуры. В самостоятельном тексте Хармс разворачивает понятие «всё» в философский сюжет: «Всё наступает конец // и так последовательнос<т>ь создаётся // как странно если б два события // вдруг наступили одновременно. // З а г а д к а: // А если вместо двух событий // наступят восемь пузырьков»19. Заглавный комплекс ВСЁ, НАСТУПАЕТ КОНЕЦ…, как будто имитирует поэтическое высказывание, но в хармсовском контексте каждое живое слово языка в заглавии: «всё», «наступает», «конец» – потенциально трактуется как философский термин, что раскрывается в дальнейшем тексте.
Концептуализация наречия времени-и-места здесь, там, тут, теперь – и их комбинаций в заглавном комплексе с большой вероятностью сообщает о философской проблематике целого текста: НЕ́ТЕПЕРЬ Хармса и далее в тексте «Это быть то. // Тут быть там. // Это то, тут, там, быть. Я, Мы, Бог»20, сходная концептуализация в заглавии хармсовской прозы УПАДЕНИЕ (Вблизи и вдали); СЕГОДНЯ НЕТ ВЧЕРА Давыдова, заглавие по философскому типу, построенное на размывании границы между утверждением и отрицанием.
Экзистенциальная лексика – концептуализация понятий «вдруг», «внезапно», «здесь», «сейчас» занимает в поэзии второй половины ХХ в. значительное место, что не могло не отразиться на заглавиях. Прямо или косвенно в поэзию это попало под влиянием текстов Хайдеггера, из русских философских источников – это, безусловно, тексты Шестова. Эта лексика также часто встречается у Якова Друскина, относительно же вдруг – целая глава у Валерия Подороги в книге МИМЕСИС называется “ВДРУГ-ВРЕМЯ” КАК ТОПОЛОГИЧЕСКИЙ ОПЕРАТОР. В поэзии Айги классическим примером концептуализации экзистенциального наречия является стихотворение ЗДЕСЬ: «здесь все отвечает друг другу // языком первозданно-высоким // как отвечает – всегда высоко-необязанно – // жизни сверх-числовая свободная часть // смежной неуничтожаемой части»21.
К собственно философским заглавиям можно отнести заглавия, построенные по моделям сходным или тождественным философским, но с преобладанием нетерминологической лексики: Олейников ИЗМЕРЕНИЕ
72
ВЕЩЕЙ, Кривулин ЧТО ЭТО, Введенский НАЗНАЧЕНЬЕ МОРЯ (далее в тексте изобилует терминологическая философская лексика: «и стоит универсальный // бог на кладбище небес // конь шагает идеальный»22), Аристов БЕССМЕРТИЕ ПОВСЕДНЕВНОЕ (далее в тексте «что делать нам со списком пожелтелым бытия?»23). В философских текстах подобные названия представляют собой комбинацию философской лексики типа «живое слово» и бытовой или полубытовой метафоры – ОКРЕСТНОСТИ ВЕЩЕЙ Друскина, в поэтических текстах аналогично у Сосноры – БЕССМЕРТЬЕ В ТУМАНЕ.
Целый ряд поэтических заглавий, хотя и не калькирует прямо модели философских текстов, однако именно благодаря грамматическим формам, могут быть отнесены к поэтико-философским. Прежде всего, это те нарушения в грамматической нормативности, которые ведут к образованию новой философской понятийности, кроме того, это грамматические формы, синкретичные для поэзии и философии, потенциально представляющие собой философское заглавие: отвлеченное существительное в именительном падеже, субстантивированное прилагательное/причастие, инфинитивные конструкции и безличные (или псевдобезличные). Так, ИМЕЛОСЬ Пастернака совмещает грамматическую семантику личного и безличного и подразумевает в дальнейшем тексте целый ряд форм, эксплицирующих заглавие: «Имелся сеновал… // Имелась ночь. Имелось губ // Дрожание»24 – из совокупности этих форм и заглавия следует, что имеется в виду именно авторский поэтико-философский концепт.
Или конструкции, стирающие оппозицию единственного и множественного числа, что ведет к категориальному сдвигу в соотношении части и целого: ДЕНЬ ПРИСУТСТВИЯ ВСЕХ И ВСЕГО Айги, и сходные конструкции, нейтрализующие оппозицию среднего и мужского рода, имеющие целью утвердить или обнаружить потенциально присутствующий в сознании средне-мужской род, который одновременно реализовывал бы идею Бога и Божества. Наиболее адекватной для этой цели является форма субстантивированного действительного причастия настоящего времени. Так, например, заглавие Айги И: ОБ УХОДЯЩЕМ, где предложный падеж позволяет воспринимать субъект как «уходящий» и «уходящее» одновременно, фактически реализует мечту Франка о том, что в языке не хватает грамматической формы выражения для идеи «Непостижимый» и «Непостижимое» одновременно: «”Непостижимое” есть вместе с тем и “Непостижимый”; и только по бедности языка, не знающего особой флексии для всеобъемлющего и всеопределяющего характера той реальности, которая здесь предносится нашей мысли, мы вынуждены делать выбор между одной из двух флексий…»25. В
73
этом смысле название Айги И: ОБ УХОДЯЩЕМ можно считать новаторским в плане собственно философского типа заглавия и решения непосредственных задач языка философии.
Есть большой соблазн объявить все субстантивированные прилагательные или причастия в заглавии поэтического текста (типа ЗАБЫВШИЕ ТЕБЯ Блока), где субстантивированное причастие отсылает к заглавиям теологических и религиозно-философских текстов, – также философскими высказываниями. Особенно это касается субстантивированных прилагательных и причастий среднего рода. Частично это так и есть, поскольку в философских и поэтических текстах мы видим параллельные заглавия: НЕПОСТИЖИМОЕ Франка и НЕОТСТУПНОЕ Блока. Однако стихотворение Блока названо так лишь в ИЗБОРНИКЕ 1918 г. – до этого печаталось без заглавия: Ты – буйный зов рогов призывных… в ИЗБОРНИКЕ – 1914 г., что дает основание считать заглавие НЕОТСТУПНОЕ функционально подобным авторскому философскому комментарию к собственному более раннему поэтическому тексту.
Особенностью поэтико-философских заглавий является возможность грамматического сдвига, который создается графическими средствами. Этот прием можно условно назвать грамматическая графика, например ОКНО = СОН Айги со знаком равенства по типу философской записи. Цикл стихотворений Сапгира построен по модели линейного написания номинативной конструкции: существительное «несвобода» и личных местоимений: НЕСВОБОДА Я, НЕСВОБОДА МЫ, НЕСВОБОДА ТЫ, НЕСВОБОДА ОН И ОНА. Эффект философской концептуализации достигается как порядком слов, так и минус-приемом: отсутствием графических знаков (пунктуационных или орфографических). Знаменитый прием авторского двоеточия в заглавиях Айги является не только ритмическим знаком, но в основном, шифтером феноменологической семантики в заглавии. Например, РОЗЫ: ПОКИНУТОСТЬ соотносится (хотя и не прямо) с философскими заглавиями с использованием точки, например, у Подороги: БЕГ. ОБХОДНЫЕ ПУТИ И ТУПИКИ, «ОКНО ЗАХВАТА». РИТМ И ГАРМОНИЯ.
Отдельными интересными аспектами темы, нуждающимися в специальном рассмотрении, являются псевдофилософские заглавия, использование имен философов в заглавиях и заглавия популярным концептом.
И наконец, последняя группа заглавий с названием поэтического произведения жанром философского произведения: Олейников ПУЧИНА СТРАСТЕЙ (философская поэма) – или названием процесса или метода философствования, но подразумевающим определенный жанр. Сюда же
74
примыкают стихотворения, которые не содержат в заглавиях подобного терминологического определения жанра, но в более широком культурном контексте (самим поэтом) понимались как философский трактат. Так, знаменитое стихотворение Введенского МНЕ ЖАЛКО, ЧТО Я НЕ ЗВЕРЬ сам Введенский в письме Хармсу называл философским трактатом, и в философских комментариях Друскина это стихотворение называется философским трактатом. В этом случае мы имеем дело с явлением, параллельным тому, что делает Кьеркегор, но с обратным знаком (подзаголовок «диалектическая лирика» к СТРАХУ И ТРЕПЕТУ).
В стихотворении Сапгира НЕЧТО – НИЧТО (МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ СОНЕТ) заявка на жанр и на философскую цитацию (Сартр БЫТИЕ И НИЧТО) делается в самом соположении понятий «нечто» и «ничто». Но происходит расшатывание семантической определенности жанра: если Введенский действительно пишет философский трактат, но в парадоксальной поэтической форме (сходный синкретизм характерен и для философских стихотворений-трактатов Друскина), то Сапгир уже пишет «как будто трактат» или КАК БЫ ТРАКТАТ, не претендующий на развитие самой философской мысли, а создающий некую концептосферу максимальных касаний, максимального количества валентностей слов. В стихотворениях РАЗМЫШЛЕНИЯ и ВЫВОДЫ Хармс ставит в заглавиях знак равенства между процессом поэтизирования и процессом философствования: такие заглавия подразумевают дальнейшее наложение структур поэтического и философского текста. В то же время эти же заглавия можно характеризовать как собственно философский жанр. Стихотворение Введенского ПРИГЛАШЕНИЕ МЕНЯ ПОДУМАТЬ подчеркивает семантику философии как жанра и процесса при помощи конструкции отвлеченное существительное + инфинитив. При общем сходстве в заглавиях для Хармса более характерна семантика операциональности, название метода (или антиметода) философствования, а для Введенского – жанр. В стихотворении I РАЗРУШЕНИЕ «разрушение» Хармс трактует как отрицаемый им аналитический метод («И теперь можно приступать к следующему разрушению»26). Подобные переходы у обэриутов находят отражение и в поэтическом и в философском тексте одновременно. Характерно, что Хайдеггер называет разделы своего философского сочинения «РАЗЪЯСНЕНИЯ К ПОЭЗИИ ГЁЛЬДЕРЛИНА» названиями стихотворений Гёльдерлина, например «ВОСПОМИНАНИЕ»27, и эти заглавия вполне свободно трансформируются в философский текст без изменения. Но если Хайдеггер делает философский текст постпоэтическим, то у обэриутов подобные заглавия мигрируют из философского текста в поэтический, и
75
это уже становится процессом сознательной конвергенции. Таким образом, в плане конвергенции очевидно как влияние философского текста на поэтический в заглавиях, так и появление параллельных структур заглавных комплексов, возникающих независимо друг от друга в философских и поэтических текстах.
1 Веселова Н.А., Орлицкий Б.Б., Скороходов М.В. Поэтика заглавий: Материалы к библиографии // Литературный текст: Проблемы и методы исследования (III). Тверь, 1997.
2 Кржижановский С. Поэтика заглавий // Кржижановский С. Статьи. Заметки. Размышления о литературе и театре. Собрание сочинений. Т.4. СПб., 2006.
3 Фатеева Н.А. О лингвопоэтическом и семиотическом статусе заглавий стихотворных произведений (на материале русской поэзии XX в.) // Поэтика и стилистика 1988 – 1990. М., 1991.
4 Богомолов Н.А. Заглавия в лирике: опыт Вл. Ходасевича (1906 – 1920) // Художественный текст как динамическая система. М., 2006.
5 Шестакова Л. Заглавие и его связи с текстом в словарном отражении // Поэтика заглавий. М., 2005.
6 Шестов Л.И. Сочинения. В 2 т. М. 1993, Т.2, С.149.
7 Хлебников В. Творения. М., 1986. С.112.
8 Кедров К. Современная литература народов России. М., 2003. Т.1.
9 Айги Г. Отмеченная зима. С.365.
10 Введенский А. http://www.vvedensky.by.ru/poetry
11 Сапгир Г. Стихи и поэмы. Москва, 1999. Т.1. С.135.
12 Фатеева Н. Заглавие и текст в русской поэзии конца ХХ века: параллельная динамика. М., 2001. С.396.
13 Сапгир Г. Стихи и поэмы. М., 1999. Т.2, С.127.
14 Хармс Д. «Сборище друзей, оставленных судьбою…». М., 2000. Т.2, С.99.
15 Айги Г. Отмеченная зима. С.473.
16 Сен-Сеньков А. Девять измерений. Антология новейшей русской поэзии. М., 2004. С.184.
17 Там же.
18 Айги Г. Отмеченная зима. С.158.
19 Хармс Д. «Сборище друзей, оставленных судьбою…». М., 2000. Т.2, С.65.
20 Там же. С.71.
21 Айги Г. Отмеченная зима. С.361.
22 Введенский А. http://www.vvedensky.by.ru/poetry
23 Аристов В. Реставрация скатерти. Саратов, 2004. С.46.
24 Пастернак Б.Л. Избранное. В 2 т. М., 1985. Т.1, С.112.
25 Франк С.Л. Сочинения. М., 1990. С.485.
26 Хармс Д. «Сборище друзей, оставленных судьбою…». М., 2000. Т.2, С.61-62.