КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ СЛОВА-МОРФЕМЫ НЕ В ЯЗЫКЕ ПОЭЗИИ И ФИЛОСОФИИ
Азарова Н.М.
Вестник Поморского университета. Серия «Гуманитарные и социальные науки». 2008, № 11. – С. 127-137.
Для философских и поэтических текстов XX – начала XXI века характерен поиск новой понятийности в отрицании, прежде всего развитие семантики отрицания, отличной от общеязыковой: семантики положительного отрицания, апофатического отрицания, присутствия утверждения в отрицании и наоборот. Проблемы общеязыкового отрицания рассматривались в многочисленных работах: В.В.Виноградов [1], Э.И.Айзенштадт [2], А.Вежбицкая [3], В.Н.Бондаренко [4], Н.Д.Арутюнова [5], Е.В.Падучева [6] и др. Однако в лингвопоэтике исследований, посвященных отрицанию, немного (Н.Н.Перцова [7], З.Ю.Петрова [8]), и они касаются в основном идиостилей отдельных авторов. Философские и поэтические тексты, ставя задачу развития семантики онтологического отрицания, развивают собственные средства концептуализации отрицания (прежде всего форманта не), которые и будут рассмотрены в настоящей статье.
Одной из основных особенностей семантики и структуры отрицания философского текста, во многом воспринятой и современным поэтическим текстом, является развитая модель дефисного отрицания не-. С.Крылов характеризует написание не через дефис как «промежуточный случай орфографического полусинтетизма» [9] в отличие от слитного написания, которое традиционно считается синтетизмом, и раздельного, традиционно считающегося аналитизмом.
Дефисное написание не- обусловлено особой нагруженностью семантики отрицания (семантическим объемом отрицания), которая не сводится к общеязыковой. Если в традиционной формулировке «существительные с префиксом не- обозначают отсутствие того или противоположность тому, что названо мотивирующим словом: непорядок, неудача, нелюбовь» [10: 149], то в философских текстах дефисное написание не позволяет не только ослабить прямое отрицание, но и
127
привнести новую семантику, а что самое важное, концептуализировать сам формант не. Например, в высказывании «утверждение об отношении, каковое является не-отношением между двумя предметами, каждый из которых соотносится только с самим собой» [11: 97] не- в дефисном существительном не-отношение не несет значения прямого отрицания или противоположности отношения, а привносит семантику отношения иного типа.
Дефисное не- маркирует онтологизм отрицания, т.е. в философских понятиях дефисное не является показателем восхождения (следующего уровня абстрактности понятия): «Понять тебе поможет еще восхождение от количественного треугольника к не-количественному (non-quantum)» (пер. Бибихина) [12: 69].
В традиционной грамматике обычно смешивают, говоря об отрицательном значении префиксов, значение не и значение без как значение противоположного признака, свойства или умаление признака [13]. Однако в философском тексте эти значения резко расходятся: семантический объем не гораздо больше, чем семантический объем без (не сводится к значениям противоположного свойства и умаления признака): «Утверждая, что оно может быть не-личным, мы еще не утверждаем его безличности, мы только допускаем, что оно может быть и свехличным, и многоличным, и даже единоличным. Просто и коротко: оно может быть не только личным» (Шпет) [14: 78]; кроме того, не более продуктивен в философском тексте, а без – в общеязыковом.
Именно концептуализация не и его свободное слитное, дефисное и раздельное функционирование в одном контексте находит свое основание в мысли С.Крылова о том, что «во флективных языках есть элементы агглютинации, и их немало (ср. отрицание в РЯ)» [9].
Если рассматривать в этой связи сочетаемость форманта не с различными частями речи, то здесь также заметна существенная специфика философских и поэтических текстов XX – XXI века по отношению к общеупотребительному языку. Если Земская, традиционно считая не префиксом, отмечает, что «не-: этот префикс сверхактивен в прилагательных (50) и менее активен в существительных (15) и наречиях (12)» [15: 79], то в философском и поэтическом языке частотность и активность не в существительных намного выше, чем в общеупотребительном языке. Дефисное не- в 73 примерах у разных философов и поэтов распределяется следующим образом: 34 в существительных, 7 в субстантивированных прилагательных, 19 в прилагательных, 2 в наречиях, 1 – инфинитивы, 6 – причастия, 2 – глаголы, 2 – местоимения. В текстах конца XX – начала XXI века в соотношении дефисных прилагательных и существительных с не еще заметнее превалирование существительных; субстантивированные прилагательные с дефисным не характерны для философских текстов первой половины XX века.
Поэтические тексты, развивая эту тенденцию, активно образуют дефисные существительные с не: «отныне // я в тесном не-сне живу» (Кедров) [16: 96]; дефисные причастия с не: «огромным как эта страна окончательная // ярким и не-отводимым»; дефисные прилагательные с не: «и блаженство немногое – словно проверенная // Богом – не-смертная радость» (Айги) [17: 86, 106]. Для поэзии XXI века характерно сочетание дефисного не с любыми формами и частями речи: дефисное не с инфинитивом: «И когда наконец убеждаешься не-упасть, // Над тобой разнимают пасть» (Степанова) [18: 50]; дефисное не с кратким прилагательным и причастием: «и был – изъеденностью: // долго // не-учтенно!..»; дефисное не с субстантивированной личной
128
формой глагола: «о есмь // твоя поверхность // горящая невидимо // от соприкосновения не-есмь» (Айги) [19: 214, 419].
Но и в современных философских текстах встречаются неузуальные терминологические образования типа наречия не-дома, являющегося трактовкой немецкого термина Unheimlich. Философ В.Подорога комментирует подобный окказиональный дефисный перевод отрицательного термина следующим образом: «Чудное – не вот эта вещь, явление или что-либо, это среда, в которой все окрашено чудным, и нет больше вещей без этого бытийного отсвета… В полном лексическом многообразии немецкий термин Unheimlich получает все эти значения: странное, жуткое, незнакомое, неродное, чудное, быть не-дома и т.п.» [20: 156].
В то же время грамматика констатирует, что в «префиксальных существительных, как правило, сохраняется такое же ударение, как и в составляющих мотивирующих существительных… несколько отдельных слов с префиксами за-, не-, под- (тип 2)» [10: 152], а с другой стороны, при возможности слитного и раздельного написания не «в устной речи слитное не- и раздельное не произносятся одинаково» [9]. Однако в дефисной модели в философском и поэтическом тексте, именно благодаря концептуализации не, отмечается не переход ударения и не отсутствие различения, как в модели, описанной Крыловым, а регулярное появление дополнительного ударения на форманте не («Шеллинг… настаивает… на полной Его свободе в творении (или не-творении) мира» (Булгаков) [21: 172]; «имеем дело не с поэзией, и даже не с искусством, во всяком случае, не с искусством «свободным» (не-прикладным)… одинаково относится, как к учениям положительным, так и к отрицательным» (Шпет) [22: 164]).
Для философских текстов характерно образование устойчивых терминов по дефисной модели не + существ. или не + субстантив. прилаг. Термин не-я (он будет рассмотрен ниже) давно получил статус общефилософского термина, цитируемого и общеупотребительным языком. К числу общеупотребительных философских терминов необходимо также отнести «не-вещь», «не-бытие», «не-философ». Самым распространенным отрицательным дефисным термином для русских философских текстов является термин не-сущее, встречающийся у большинства философов: «они – бескровные призраки, не имеющие действительности… т.е. не-сущие вещи”» (Флоренский) [23: 25]; «Субстанциальное движение, которым ограничен рационализм, исходит из отрицательного prius, т.е. из не-сущего, которое имеет двигаться к бытию» (Булгаков) [21: 145]; «Если что-нибудь одно – сущее, то чистое “иное” будет не просто другое сущее же, но не-сущее, меон» (Лосев) [24: 60].
Меньшей терминологичностью обладает достаточно частотные существительное не-существование и субстантивированное причастие не-существующее.
Все существительные на -ость потенциально имеют дефисную пару в философском тексте: «Обозрение всех диалектических моментов мифа с точки зрения понятия чуда… 2. Не-идеальность… 3. Вне-научность… 4. Не-метафизичность» [24: 1016].
Для идиостиля отдельных философов могут быть характерны авторские философские термины, образованные по дефисной модели с не. Например, «не-покой» Лосева: «движение отлично от покоя, следовательно, оно – не-покой» [25: 100] – здесь не-покой – типичная модель положительного отрицания (ср. не-сущее Лосева). У Лосева черточка – это квантовый оператор живой диалектики слова. Или не-становление: «Следовательно, и становление есть только тогда, когда существует и не-становление. Но что такое не-становление?» [24: 549].
129
Но и поэтические тексты образуют поэтико-философские концепты по модели авторских терминов философского текста; так, в идиостиле Г.Айги можно выделить несколько частотных авторских поэтико-философских терминов, таких, как «не-людской», «не-вселенский», «не-действующий» («как смерть: и рядом недостижима? – // не-действующая» [19: 195]).
В современных философских текстах дефисное не является настолько продуктивным, что снимаются многие лексические ограничения в сочетаемости не с существительными, вплоть до сочетания с конкретными существительными. В современных текстах в варианте не с существительным частотность дефисного написания оказывается гораздо выше, чем частотность слитного написания. Если для философских текстов первой половины XX века еще возможно создать словник дефисных образований с не, то в современном тексте эти образования возникают совершенно свободно и могут иметь и не иметь статус термина: «не-забвение», «не-взаимоотношение» (Бадью) [26: 79, 112]; «не-самоутверждение», «не-антропоцентризм» (Батищев) [27].
В философских текстах образования с дефисным не- могут нести следующие дополнительные функции:
– дефисное не-, занимая позицию среднего члена, нейтрализует в ряде случаев противопоставление слитности и раздельности: «Отсутствие субъекта ставит предметное содержание субъективно-не-испытанным, не усмотренным, не помысленным; т.е. непознанным» (Ильин) [28: 73];
– дефисное написание не- является средством этимологизации, т.е. дополнительной семантизацией мотивирующей основы при помощи акцентирования не (двойное ударение) достигается обособление и концептуализация как форманта не, так и основы: «Иные считают неправомерным употребление слова “Бог” на том основании, что этим словом так часто злоупотребляли. Действительно, из всех человеческих слов это – самое насыщенное. Именно поэтому оно самое не-преходящее и самое не-обходимое» (Бубер) [29: 57];
– дефисное написание не- в ряде случаев является средством построения парных риторических конструкций с существительным с не и без не.
В поэтических текстах встречаются отдельные случаи окказиональных дефисных образований нет + сущ.: «Мой отвлеченный строгий рассудок // Есть корень из Нет-единицы» (Хлебников) [30: 177]; «Нет-Чистота» (Айги) [19: 406]. Оба эти образования имеют статус поэтико-философского концепта.
Как уже отмечалось, термин не-я воспринимается общеупотребительным языком как характерный философский термин, однако сами философские тексты интерпретируют этот исторический фихтевский термин неоднозначно, что сказывается на его вариативном написании даже в философских словарях и энциклопедиях. Сравним «Фихте… вместе с самосознанием “я есть” полагает его противоположность не Я» (СФТ) [31: 715] и «Я противополагает себя не-Я» (ФЭС) [32: 934]. Оригинальные философские тексты XX века, в свою очередь, переосмысляют термин не-я: не-я как авторский термин может эксплицироваться автором как нечто отличное от традиционного не-я, понимаемого как «все кроме меня» или не-я как «всё кроме меня». Подобные задачи приходят к варьированию в написании термина не-я: «помимо экстенсивного не я*, то есть ты, есть еще и интенсивное не я, то есть мое прошлое» (* – Здесь и далее сохранено авторское написание (без дефиса) терминов «не я», «не мое» и т.д.) (Друскин) [33: 324]. На основании переосмысления термина не-я создаются сложные термины «не-мое я» (Франк) [34: 363].
130
Семантическое и графическое варьирование термина не-я чрезвычайно популярно и в поэтическом тексте: «Это не глаз, а колено. // Это не я пришел, а ты» (Хармс) [35: 110]; «мне все яснее // что я – не я // Мне все понятней // я что ян не инь» (Кедров) [16: 115]. В следующем примере не-я цитируется поэтом (Кривулин), и употребление термина чисто игровое, основанное на столкновении собственно языкового отрицания не я (в значении: это не я, а кто-то другой) и не-я как философского термина, семантика которого при подобном столкновении безусловно редуцируется: «и конечно мы без имени без рода // неизвестно я или не-я» [36: 44]. Стихотворение молодого поэта С. Огурцова демонстрирует не только интересную интерпретацию философского термина, но и взаимосвязь термина «мое вне я» с дефисным написанием термина «не-движение»: «мое вне я // ось обманов // начало завершимого не-движения // не сон // разъят неделимо // не сон» [54]. Кроме того, раздельное написание термина «не сон» (ср. «не-сне» Кедрова) демонстрирует развитие понятия «разъят неделимо», что в грамматических терминах коррелирует с семантической нагруженностью агглютинации.
Переосмысление термина не-я может косвенно обуславливать дефисное написание не- (в данном случае не- с глаголом): «не-входит день // в Я-есмь-лицо» (Айги) [17: 92].
Концептуализация не и попытка передать семантику чистого отрицания как номинации (как имени) требует дополнительных графических и грамматических средств обособления не. Все приемы, рассмотренные ниже, находят отражение и в философских и в поэтических текстах, хотя для философских текстов они являются нормативными, а для поэтических – окказиональными, и для философских текстов они характерны на протяжении всего XX века, а поэтические тексты их осваивают в конце XX – начале XXI века. К распространенным графическим средствам концептуализации не следует отнести курсив («Душа человека может испытывать и фактически испытывает многое не чувственное» (Ильин) [28: 5]) и написание НЕ прописными буквами (или с прописной буквы): «Бог есть НЕ-что (и НЕ-как, и НЕ-где, и НЕ-когда, и НЕ-почему)» (Булгаков) [21: 91]; «Себя как их Не жаль»; «П о э з и я Н е О ш и б а е т с я» (Айги) [19: 63, 219]. Интересным представляется использование графических средств концептуализации в трактовке С. Булгаковым текста Николая Кузанского: «Он ни существует, ни не существует. Он не – есть и не есть (De coniecturis, 7)*» [21: 119]. (ср. перевод З.А.Тажуризиной: «Не может быть более близкого к бесконечности ответа на вопрос “есть ли бог?”, чем “он не есть, ни не есть, ни – есть и не есть”» (о предположениях 1, 5; в указании на источник цитаты С.Н.Булгаков допускает неточность) [12: 196]. У Кузанского в трактовке Булгакова отрицается сама возможность выбора. Интересно, что переводчики не понимают формулу Булгакова и считают ее неточным переводом и пытаются эксплицировать высказывание Кузанского как «он не есть, ни не есть, ни – есть и не есть». Однако формула Булгакова представляется исключительно точной, философ при помощи концептуализированного не, выделенного курсивом (в данном случае не – это предикат), отрицает не связку «существование – есть», а саму возможность или необходимость выбора «есть и не есть». Именно предикат не, таким образом, выражает семантику положительного отрицания.
Обратим также внимание на противопоставление при помощи прописных букв двух разных понятий НЕ и не: «В этом смысле НЕ, как символ трансцендентного, неизмеримо энергичнее и радикальнее всякого частного, предметного не» (Булгаков) [21: 92]. В следу-
131
ющем примере из текста В. Соловьева мы видим, как два конвенциональных употребления слитного и раздельного не (нестрогое знание, знание не в строгом смысле), создают эксплицирующий контекст для чисто философской, терминологической формулировки, использующей концептуализированное не в сочетании «абсолютное в не строгом смысле слова»: «если, таким образом, абсолютное в не строгом смысле слова познаваемо и если это нестрогое знание… есть… некоторый образ… Эта безусловная непознаваемость совершенно отрицается… какое это знание не в строгом смысле слова… что́ есть знание в строгом смысле и что́ – нет… может явиться не только другое, но и обратное отношение» [37: 45].
Основным грамматическим средством концептуализации не является субстантивация. Показателем субстантивации не в философском тексте является наличие большого количества атрибутов, как местоименных («Тому НЕ, к которому ведет его отрицательно богословие и мистика, сопутствует ДА религии» (Булгаков) [21: 110]), так и выраженных прилагательными и причастиями: «недоступное, трансцендентное НЕ», «Сказанное не», «абсолютное НЕ» [21: 130, 129], «Единое, вселикое, безусловное НЕ», «голое НЕ», «вечное НЕ» [21: 108, 92, 91]; «о конкретном “не”, переживаемом или открывающем себя как реальное живое отношение» (Франк) [34: 369]. Интересна экспликация философской семантики не как понятия, и одновременное выделение типов философского не при помощи атрибутивных сочетаний с субстантивированным не: «Незримая нить этого положительного, трансцендирующего “не”… положительно индивидуализирующее “не” превращается в замыкающее, абсолютно обособляющее “не” – в “не” как абсолютное разделение» [34: 536].
В дальнейшем тексте субстантивация, характерная для философского дискурса в целом, особенно выразительна, когда субстантивируются и наделяются атрибутами одновременно не- и сверх-: «Ямвлих предложил различать два Единых: одно – как чистое “Не”, как абсолютно неопознаваемое и вышебытийное “Сверх”, другое же – как начало диалектического ряда, и, в частности, как принцип бытия чисел» (Лосев) [24: 484-485]. Поэтический текст, субстантивируя не, в отличие от философского текста, свободно обращается с родом, не ограничиваясь средним родом атрибута субстантивированного не: «было трещиной на скале никакая не» (Ровинский) [38: 72].
Независимые предложные конструкции, которые образует несклоняемое не, характерны для философского текста: «Эти откровения Божества… невыводимы логически, мистически или метафизически из НЕ отрицательного богословия» (Булгаков) [21: 135]. Поэтический текст, в свою очередь, способен концептуализировать и предикатное не: «я Есенин я умер мне страшно мне не» (Санников) [39: 63]. Философский текст, ставя задачу концептуализации предикатного не, как правило, использует выделение курсивом или жирным шрифтом: «ничто – тень что, а как самостоятельное понятие вовсе не существует… НЕ-что не имеет никаких определений что» (Булгаков) [21: 91].
Задача концептуализации не приводит к обособлению семантики не даже в термине не-я: «“Ты” есть “не-я”, par excellence; оно конституируется привходящим к “я” моментом “не”» (Франк) [34: 369].
НЕТ концептуализируется не так очевидно как НЕ, концептуализация НЕТ, в отличие от НЕ, носит игровой характер. Благодаря предикатности НЕТ по отдельному сегменту слова достраивается прагматическая ситуация, которая, как правило, носит игровой, драматический оттенок (как в именах собственных «НЕТ МАРИИ АНТУА-НЕТ»
132
(Кедров) [16: 202]). Это игровое отрицание внутри имени, которое, в отличие от «Ницше» (Nietsche), не создает регулярной анаграммы.
Концептуализация отрицания в поэтическом и философском тексте не ограничивается словообразовательными и грамматическими ресурсами, но предпринимаются различные попытки усиления позиции отрицания в тексте, придания отрицанию текстообразующей роли. В рамках этой задачи целесообразно рассмотреть явление, которое можно назвать конечным отрицанием (конечным не) и, как его частный случай, явление анжамбемана в поэтическом тексте.
Русская авангардная поэзия оказывается в несколько менее выгодной позиции по отношению к европейской из-за особенностей структуры глагольного отрицания в русском языке, в частности – возможности апофатического отрицания.
Но и в русском языке ощущается явный недостаток отрицания в постпозиции: конструкции типа смеркается не, придёт не, будет не. Подобная конструкция особенно выразительна по-немецки, где сильная вторая часть отрицания (nicht) позволяет обозначить и конец строчки и поставить отрицание в сильную позицию, как, например, стихотворение П.Целана «Keine Stimme»: «...getzt; es // harzt, will nicht // vernarben» [40: 128].
В конвенциональной трансформации (переводе) сильного отрицания в постпозиции русский язык утрачивает эту выразительную возможность философского или поэтического текста. Поэтому характерно, что Шпет, переводя Гегеля, считает уместным привести в скобках его высказывание по-немецки: «рассудок всегда просматривает (übersieht) целое и стоит над ним единичным наличным бытием, о котором он говорит, т.е. он его вовсе не видит (sieht es gar nicht)» [41: 29].
Русский язык обходится косвенными приемами: например, ставит в конец строчки отрицательные местоимения (никто, ничто) в разных формах, однако по выразительности это не то же самое, что глагольное отрицание. Но при многократном повторе («В тебе нет ничего» А.Монастырского [42]) это воспринимается как единый фоносемантический комплекс, который на основе ритмического повторения можно трактовать как один большой глагол с отрицанием в конце. Андрей Монастырский в 2001 году пытается создать синтетический текст как нечто среднее между философской и поэтической апофатикой. Верлибр основан на бесконечном повторении формулы «в тебе нет ничего», предназначен для чтения вслух в течение одного часа, что относит нас к принципу слитности слов в верлибре Дионисия Ареопагита [43]. Между строчками могут забиваться поэтические формулы любой стилистики, любые грамматические конструкции и вообще любые слова. Не в утверждающем отрицании говорит о том, что нечто существует, оно есть, но не может стать предметом высказывания, предметом построения логических предикатов. Подобная философия или поэзия требует иного «необъектного» говорения: «в тебе нет ничего // в чем я застреваю // в тебе нет ничего // что странно скрипит // в тебе нет ничего // что хороводится по сырой яме // в тебе нет ничего // что ограничено обычной землей… // в тебе нет ничего // все равно // в тебе нет ничего // табло // в тебе нет ничего // фон // в тебе нет ничего // ну и ну // в тебе нет ничего // как же так // в тебе нет ничего // ты где // в тебе нет ничего // кто // в тебе нет ничего // ага // в тебе нет ничего // вокруг» (Монастырский) [42].
Отрицательный анжамбеман чрезвычайно характерен для поэзии И.Бродского, однако в структуре его стиха этот
133
билует анжамбеманами далеко необязательно отрицательными) и не несет дополнительной семантической нагрузки: «вырывается и летит вовне // механический, нестерпимый звук, // звук стали, впившейся в алюминий; // механический, ибо не // предназначенный ни для чьих ушей» [44: 199].
Прием Бродского осознается настолько узнаваемым для его идиостиля, что в ироническом стихотворении Т.Буковской аллюзия на Бродского угадывается именно благодаря отрицательному анжамбеману: «Литературная премия Веспасиана // могла бы превосходить по размеру // Нобеля и уж во всяком случае не // пахла бы ни динамитом, ни кровью» [45: 19].
Анжамбеман в следующем примере содержит своеобразный подвох: глагольное отрицание («светлеют не») подменяется именным («не // дома»), то есть синтаксис остается конвенциональным, но всё-таки удается сказать «светлеют не», то есть поставить глагольное отрицание в постпозицию: «когда в окне светлеют не // дома не окна не в окне – // бо видит небо перемену» (Сапгир) [46: 179].
Наиболее эпической разработкой приемов концептуализации отрицания является цикл стихотворений Е. Мнацакановой «НАСТАНЕТ МАРТ». Для Мнацакановой из-за партитурной организации текста, к тому же сориентированного на католическую ораторию, очень важно иметь как средство глагол в постпозиции и финальное строчечное отрицание. Попытки подобных построений с нет по типу nicht, калькированные с немецкого, из-за того, что нет после глагола не является нормативным в русском языке, не создает апофатического звучания положительного отрицания, а только усиливает отрицание. Например: «НАСтанет МАРт как будет МРАк нас ТАМнет // НЕстанет НЕ станет настанет НАС // Нестанет НЕ НЕ НЕ станет // не станет нас как будто март устанет // НЕ СТАНЕТ НАС но БУДЕТ МАРТ настанет» [47: 104-105].
Рамочная риторическая конструкция в философском тексте Шестова с ударным финальным отрицанием нет во многом сходна с экспрессивными задачами отрицания в риторической поэзии: «Где нет разума, там может быть хаос и каприз, но идей там нет» [48: 63].
Задача концептуализации отрицания в конце строчки приводит к особому вниманию поэтов к рифмам на не - особенно ударному не, которое при определенном чтении (даже внутренним голосом в силлаботонике) имитирует конечное отрицательное не: «с роскошной девой при луне // вот так меня читают боги // в своей высокой тишине!» (Аронзон) [49: 179]. Но даже и безударное не в женской рифме при определенных условиях может достигать того же эффекта: «Ветра не было в помине, // не звенела бы река, // если б Пушкин на равнине // на коне б не проскакал» [49: 148]. Конечное не, несколько раз повторенное, в сочетании с не внутри строчки создают ощущение анжамбемана без анжамбемана (особенно при повторе во втором случае). Во всяком случае, не может получать дополнительное ударение при определенном чтении и восприниматься как конечное не. Это попытка создать своеобразную рамочную конструкцию, состоящую из не в середине строчки и не в конце, то есть очертить границы отрицанием, внутри которого и будет создаваться перетекающее положительное пространство.
В создании отрицательных рамочных конструкций Аронзон, безусловно, опирается на достижения обэриутов, в частности, здесь уместно обратиться к знаменитому стихотворению Введенского «Мне жалко, что я не зверь…». Введенский переворачива-
134
ет не на конце строчек, превращая его в -ен: «Мне не нравится, что я смертен, // Мне жалко, что я не точен» [50]. Апофатика как ограничение отрицанием положительного поля приводит к поиску рамочных конструкций любого типа, особенно эффективно перевернутое отрицание палиндромического типа не-…-ен. Это подчёркивается также звучащим не в многократно повторяющемся мне, что создаёт определенную рамочную конструкцию, связывающую отрицающим утверждением или утверждающим отрицанием конец и начало строки. Конструкции с палиндромическим отрицанием ен находим и в философском тексте: «занимайся только видимым и не помышляй о будущем: конечен или бесконечен мир, вечен он или невечен – тебе этого не решить; так решает Кант в своей критике чистого разума» (Федоров) [51: 73]. В тексте Булгакова палиндромическая пара не-…-ен создает рамочную конструкцию апофатического отрицания: «Ибо Он неограничен, и недвижен, и беспределен» [21: 109]. Современный философский текст склонен осмыслять палиндромию не-…-ен, что подчеркивается метаграфемикой автора: «между ними, как между крыльями бабочки Чжуанцзы, зажато тельце бабочки – след тельца куколки – след тельца гусеницы – ф(ен)о(ме)ноология (на фоне фоне)» (Лапицкий) [52: 14]. В поэзии путь от конечного не к конечному -ен может реализовываться как явное развитие -ен-отрицания уже даже без непосредственной поддержки не – в начале строки: «но недавно был уничтож- // ен, и это на пользу ему пошло» (Давыдов) [53: 53].
Таким образом, концептуализация слова-морфемы не демонстрирует общие тенденции в параллельном развитии и сближении языка поэзии и философии, а также позволяет выявить те процессы на стыке словообразования и грамматики (например, появление дефисных образований как реализации агглютинативной подсистемы), которые представляются актуальными для будущего общеязыкового употребления.
135
Список литературы
1. Виноградов В.В. Современный русский язык. М., 1938
2. Айзенштадт Э.И. Место отрицания в строе современного английского языка // Ученые записки МОПИ, т.73, вып.5, 1959
3. Wierzbicka A. Dociekania semantyčne. Wrocław – Warszawa – Kraków, 1976
4. Бондаренко В.Н. Отрицание как логико-грамматическая категория. М., 1983
5. Арутюнова Н.Д. Вступительное слово // Матер. конф. «Ассерция и негация». М., 2008
6. Падучева Е.В. Вид, модальность и отрицание: корпусное исследование // Материалы конф. «Ассерция и негация». М., 2008
7. Перцова Н.Н. Философское осмысление понятия ‘ничто’ у В.Хлебникова // Матер. конф. «Ассерция и негация». М., 2008
8. Петрова З.Ю. Отрицание и способы его выражения в поэзии И.Бродского // Матер. конф. «Ассерция и негация». М., 2008
9. Крылов С.А. Автоматический морфологический анализ русских словоформ с префиксальным отрицанием: несколько теоретических проблем // Тезисы Международного Семинара «Диалог 2000». Т. 2. Протвино, 2000
10. Грамматика современного русского литературного языка, М., 1970
11. Рансьер Ж. Разделяя чувственное. СПб., 2007
12. Кузанский Н. Сочинения. В 2 т. Т.1. М., 1979
13. Янко-Триницкая Н.А. Словообразование в современном русском языке. М., 2001
14. Шпет Г.Г. Философские этюды. М., 1994
15. Земская Е.А. Словообразование как деятельность. М., 2005
16. Кедров К. Ангелическая поэтика. Ун-т Н.Нестеровой, 2002
17. Айги Г. Поля-Двойники. М., 2006
18. Степанова М. // Журнал «Воздух», №2, 2006
19. Айги Г. Отмеченная зима. Syntaxis, 1982
20. Подорога В.А. Мимесис, Т.1, М., 2006
21. Булгаков С.Н. Свет невечерний. М., 1994
22. Шпет Г.Г. Внутренняя форма слова. Иваново, 1999
23. Флоренский П.А. У водоразделов мысли. Т.2., М., 1990
24. Лосев А.Ф. Са́мое Само́. М., 1999
25. Лосев А.Ф. Философия имени. М., 1990
26. Бадью А. Делёз. Шум бытия. М., 2004
27. Батищев Г.С. Особенности культуры глубинного общения. www.philosophy.ru/library/vopros/03.html
28. Ильин И.А. Почему мы верим в Россию: Сочинения. М., 2007
29. Бубер М. Два образа веры. М., 1995
30. Хлебников В. Творения. М., 1986
31. Словарь философских терминов, под ред. проф. В.Г.Кузнецова (СФТ). М., 2007
32. Философия: энциклопедический словарь, под ред. А.А. Ивина (ФЭС). М., 2006
33. Друскин Я. Лестница Иакова, СПб., 2004
34. Франк С.Л. Сочинения, Москва, 1990
35. Хармс Д. Сборище друзей оставленных судьбою. Т.2. М., 2000
36. Кривулин В. Стихи после стихов. СПб., 2001
37. Соловьев В.С. Сочинения в 2-х т., Т.2, М., 1990
38. Ровинский А. // Журнал «Воздух», №3, 2007
39. Санников А. // Журнал «Воздух», №2, 2007
40. Celan P. Choix de poèmes&é. Gallimard, 1998
41. Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа (пер. Г.Шпета). СПб., 2006
42. Монастырский А. В тебе нет ничего. Рукопись. 2001
43. Ареопагит Д. О божественных именах // Общественная мысль. Исследования и публикации, вып. 1-2, М., 1989
44. Бродский И.А. Письма римскому другу: стихотворения. СПб., 2003
45. Буковская М. То самое электричество. По следам XIII Российского Фестиваля верлибра. М., 2006
46. Сапгир Г. Стихи и поэмы. В четырех томах, Т.1. М., 1999
47. Мнацаканова Е. Шаги и вздохи (четыре книги стихов). Wien, 1982
48. Шестов Л. Сочинения в 2-х томах. Т. 2. М., 1993
49. Аронзон Л. Собрание произведений. В 2 т. СПб., 2006
50. Введенский А. http://www.vvelensky.by.ru/poetry/
51. Федоров Н.Ф. Сочинения. М., 1982
52. Лапицкий В. После-словия. СПб., 2007
53. Давыдов Д. Сегодня, нет, вчера: Четвертая книга стихов. М. 2006
54. Огурцов С. Рукопись. 2008