Наталия Азарова
ОТРИЦАТЕЛЬНЫЕ ЗАГЛАВИЯ ФИЛОСОФСКИХ И ПОЭТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ ХХ ВЕКА
Структурно-семантическое описание единиц языка и речи. М., Прометей, 2006. – С. 292-302.
В 30-40е гг. ХХ века наблюдается взаимное сближение языка философии и языка поэзии. Возникает целый ряд поэтических текстов, решающих, на первый взгляд, чисто философские задачи; одновременно философский текст либо опирается на поэтический, либо организуется по типу поэтического. Эта тенденция находит свое отражение, прежде всего, в языке: возникают однотипные явления и приемы, характерные как для философского, так и для поэтического дискурсов.
Таким языковым феноменом является отрицательное заглавие. Определяя то, что мы подразумеваем под отрицательными заглавиями, надо уточнить, что под отрицанием имеется в виду не чистое отрицание (типа «Не жалею, не зову, не плачу…»), или отрицания-антитезы («Нет, я не Байрон, я другой…»), характерные для классической поэзии, – такие названия исключаются из области нашего исследования, – а отрицательные заглавия с формантами «не» или «ни», с семантикой антиномии и имеющие положительно-отрицательное, утверждающе-отрицающее или положитель-ное апофатическое значение. Исторически популярность отрицательных заглавий в начале ХХ века восходит к Ницше: к его понятию ничто (nihil) и к осмыслению дальнейшей философией – прежде всего Хайдеггером – понятия «Нигилизм». Так, извлечения из двухтомника Хайдеггера «Ницше» были названы им «Европейский нигилизм» (1). В дальнейшем слово «нигилизм» прочно связывалось целым рядом философов (в том числе и русских – это Шестов, Бибихин) именно с нигилизмом Ницше. Возможно, в связывании понятия «нигилизм» с именем Ницше определенную роль играет и созвучие имени со словом «нигилизм» за счёт общего форманта “nie” .
Нас интересует эпоха 30-40-х гг. ХХ в, прежде всего – в России, её развитие в последующей литературе и совпадение отрицательных заглавий в философских и поэтических текстах на русском материале. Здесь также важно упоминание конкретных событий, «событий-совпадений», то есть, совпадения заглавий. Очень ярким примером подобного совпадения было совпадения заглавий
292
(отрицательных заглавий) философского дневника Александра Кожева с названием «Философия несуществующего» и философской работы Якова Друскина «Формула несуществования» (2).
С другой стороны, в этом явлении совпадений немаловажную роль играет не только линия Ницше-Хайдеггера, но и давние традиции апофатики: прежде всего в теологической литературе, которые затем претворяются в русской религиозной философии.
Можно утверждать, что в заглавиях философских и поэтических текстов в это время происходит размывание границ между утверждением и отрицанием. Одна из основных работ русского философа Сергея Франка, написанная в 1939 году, называется «Непостижимое» (3). Название прямо указывает на апофатику. Заметим, в название вынесено субстантивированное прилагательное с «не» («непостижимое» – по типу «невероятное», «неведомое», «невозможное»), что в тексте фигурирует как основной термин-понятие – и это характерно для мышления 1930-х гг. Подобным заглавием автор пытается утверждать, что соединение философии и догматического богословия с одной стороны «есть дело абсолютно невозможное», и в то же время – именно «непостижимое», обладая положительной семантикой, открывает возможность для соединения философского и религиозного сознания в едином тексте.
Эпиграф же к книге Сергея Франка «Непостижимое» отсылает нас к началам апофатической мысли, к Николаю Кузанскому, его знаменитому трактату «De dоcta ignorantia» («Об учёном неведении») (4). Знаменитая формула Кузанского «всякое определение – это отрицание» – «omnis determinatio est negаtio» далее трактовалась Спинозой через уравнения характера взаимоотношений Бога и мира, и была повторена много раз в литературе, например – Новалисом. Здесь «неведение» именно и предстает как «ведение» и «неведение» одновремено: «Недостижимое достигается через посредство его недостижения». Ту же цитату можно перевести и так, как она переведена в другой работе Франка «Предмет знания»: «Через посредство недостижимого достигаем недостижимого» (5).
Далее идея создания положительной семантики посредством отрицания принимает у Франка форму множественных построений с «не»: «знание о незнании», «опознавание незнания», и далее – само отрицание в подобных конструкциях относится к положительному бытию и может принимать (и часто принимает)
293
форму актуальной бесконечности. Эту традицию в современной поэзии продолжает Геннадий Айги, например – в стихотворении «Здесь» [1]. Хотя в заглавии стихотворения отрицания не содержится, но все стихотворение построено как апофатический текст: здесь есть и отрицательные тавтологии (по типу «знание о незнании» Франка) у Айги: «и разгадка бессмертия // не выше разгадки куста // освещенного зимней ночью»). Установка на апофатику в стихотворении приводит к обилию лексем или синтаксических конструкций, которые могли бы присутствовать практически без изменения в философском тексте («как отвечает всегда высоко-необязанно // жизни сверхчисловая свободная часть // смежной неуничтожаемой части» или «и не знаем мы слова и знака // которые были бы выше другого»), но и чисто поэтические метафоры Айги также построены на семантике размытого отрицания («жизнь – // как от себя же самой // нам не слышная весть»). 1
В 30-е годы и в поэзии и в философии экзистенциальное и апофатическое соединяются, что даёт почву для абсолютной исторической необходимости появления в культуре такого феномена, как отрицательные названия. Явление совпадений, которое мы наблюдаем, особенно интересно потому, что благодаря историческим условиям (фашистская Германия с одной стороны и 30-40-е годы в России – с другой), мыслители существовали изолированно: большая часть из исследуемых работ в то время не были опубликованы, то есть философы не могли читать друг друга. Аналогично происходило и с поэтами: случаи совпадения заглавий говорят о том, что апофатика / экзистенциальность настолько важна для 30-40-х гг., что мыслитель или поэт приходил к ней самостоятельно под влиянием времени и с непреложной необходимостью.
Характерно восклицание одного из «чинарей» (обэриутов), основного «чинарского» философа Якова Друскина: «В декабре 42 года написана “Формула несуществования”. Она возникла внезапно. Наша изба была дырявая, щели мы затыкали ватой, воробьи вытаскивали её, дверь на двор плотно не закрывалась – дуло, а морозы бывали и до 50 градусов… И вот вечером внезапно что-то пришло мне; кажется, написал всё сразу. Я долго сам не мог понять “Формулы несуществования”. Одно я знал твёрдо: это не нигилизм, совсем наоборот, наиболее сильное утверждение Бога и Его Проведения, это апофатическая теология» (6).
294
Обратим внимание в этом тексте на повторенное дважды слово «внезапно» – наречие экзистенциальности (стоящее в одном ряду с любимыми словами экзистенциалистов «миг», «случай» и т.д.), наречие «сразу» – установка на целостность текста, высказывание «не мог понять формулы несуществования» можно отнести и к оценке философии, и к тексту в целом, и к заглавию: «не мог понять» – в смысле «не мог логически обосновать», «не нигилизм» как утверждение положительного и прямое указание на апофатику.
Яков Друскин не знал, что пришедшее к нему внезапно, как озарение, апофатическое название уже было использовано великим русским философом Александром Кожевым. Александр Владимирович Кожевников – таково было его подлинное имя. Один из самых блестящих умов ХХ века, племянник Василия Кандинского, в 1920-м году бежал в Германию, затем переехал в Париж, где и прочёл лекции о Гегеле (в Париже в 1934 – 1938-гг.), надолго определившие всё развитие европейского экзистенциализма, в частности – французского. Кожева называли Набоковым европейской философии. Гегель, о котором он говорил был неотличимо похож на Хайдеггера. Личность поистине легендарная. Жорж Батай вспоминал, что каждая встреча с Кожевым оставляла его «сломленным, перемолотым, убитым десять раз подряд…» (7).
Начиная с конца 20-х годов и все 30-е годы Александр Кожев вёл философский дневник, озаглавленный им (sic! – заглавие у дневника) «Философия несуществующего». Кожев прямо разворачивает философию несуществующего как экзистенциальную – созвучную с Хайдеггером. «Человек есть “открытое место” в бытии, то “видное место”, где Бытие опрокидывается в Ничто, а Ничто в Бытие».
Гегель в изложении Кожева: «Человек есть эта ночь, это пустое ничто. Это – ночь, внутреннее природы, здесь существующее – чистая самость» (8). Эти положения обозначают переход от хайдеггеровского «Бытия и Времени» к знаменитому отрицательному заглавию Сартра «Бытие и Ничто» (9). Сартр, воспитанный на лекциях Кожева, базируясь на этой философии, пишет роман «Тошнота» как опыт Ничто, непредрешённости (термин Сартра). «Ничто» также выносится и в заглавие очень популярного в конце 40-х годов романа Кармен Лафорет – «Nada» (исп. – ничто). Книга Сартра «Бытие и Ничто» является апофеозом Ничто, где Ничто появляется как апофеоз отрицания, как творческая сила, как сила ничтожения. Тем самым Сартр отходит от экзис-
295
тенциальной апофатики, сбиваясь опять на «нет»: сказать «нет» фашизму, сказать «нет» тому, что отрицает тебя самого. Подобные трансформации встречаются в поэзии постмодернизма, например, у Генриха Сапгира. Текст, изначально апофатический или задуманный как апофатический («И времени больше не стало… // Это не ново. // Это случается часто – // По заявлению Иоанна Богослова //И примечаниям Екклесиаста…» или «Для нас // Был час. // А для него? // Ничего?..») [2] дальше в концовке стихотворения воспринимается адресатом уже однозначно как отрицательный.
Во всех упоминавшихся названиях «Философия несуществующего», «Формула несуществования», «Бытие и Ничто», «Непостижимое», «Ничто» и т.д., а также – в названии стихотворения Хармса «Нéтеперь», в стихотворении Введенского «Мне жалко, что я не зверь…», Целана «Никому-роза» [3] присутствует негативная активность втягивания, вбирания смыслов, доведение сознания читающего до смысла.
«Не» в заглавии (в утверждающем отрицании) говорит о том, что нечто существует, оно есть, но не может стать предметом высказывания, предметом построения логических предикатов. Такое заглавие требует иного «необъектного» говорения. У Пауля Целана в целом цикле, озаглавленном отрицательно «Die Niemandsrose», который можно перевести как «Никого-Роза» или «Никому-Роза», идея «необъектного говорения» сопровождается идеей ненарциссической поэзии, которая озабочена самой возможностью кому-то что-то сказать, а апофатическое утверждение кроме «ничто» имеет дело с «никто», «никому». Но обращённость к адресату или к Богу, придание апофатическому высказыванию личностного характера приводит к необходимости выдвижения на первый план грамматики: «никто», «никого», «никому» – все эти формы одновременно и семантически непротивопоставленно (невариативно) присутствуют в «Niemands» Целана. Но и у Сергея Франка находим сходные рассуждения: «Непостижимое есть вместе с тем и Непостижимый. И только по бедности языка, не знающего особой флексии для всеобъемлющего и всеопределяющего характера той реальности, которая здесь предносится нашей мысли, мы вынуждены делать выбор между одной из двух флексий, применяемых для обозначения двух привычных нам родов бытия…» (3)
Отрицательное заглавие в идеале связано с экстатической речью, но не как со способом самовыражения говорящего, а как с
296
задачей вызвать экстатическое состояние адресата (собеседника, читателя), достраивающего смысл текста. Стиль Хайдеггера 30-х годов – это «Философия события»: философия должна «наколдовать», «вызвать заклятием» тот феномен, толкованием которого она будет заниматься (идти по следу Ничто), соответственно – выдвинутость Бытия в Ничто и необъектное экстатическое говорение. Сходным образом экстатическое состояние философского события описано Друскиным, когда философ говорит о возникновении заглавия «Формула несуществования», что определяет и дальнейшую структуру развития текста. «В полном, почти катастрофическом изменении жизни, в непрочности и неизвестности, что будет завтра… в реальной опасности я реально ощутил характер вечности… я почувствовал полноту и исполнение времён, эсхатологичность моего сейчас…» (2) – при этом надо учитывать, что в 1941 г. Друскин не читал работ ни Кожева, ни Хайдеггера ...
Характерно появления в тексте Друскина семантически сходных слов «неведомый», «невероятный», «непредсказуемый» и проч. Непрочность и неизвестность «сейчас» воплощается в заглавии стихотворения Хармса «Нéтеперь» – характерен перенос ударения и слитное написание, что превращает заглавие Хармса в понятие, сходное с «несуществованием» Друскина.
Стихотворение «Нéтеперь» (1930) [4] совпадает по типу философской мысли не только с текстами Друскина («Формула несуществования»), но и с работой А.Ф. Лосева «Сáмое Самó» (10). Эта работа не была опубликована при жизни ученого, чудом уцелела в пожаре 1941 года в его квартире и была напечатана только в 1994 году. Хармс не мог знать ни о заглавии лосевской работы, где в названии «Сáмое Самó» оба слова написаны с прописной буквы и проставлены ударения, ни о ее содержании. Сходным образом и Лосев, писавший свою работу в середине 1930-х годов, конечно, не мог читать Хармса «Нéтеперь», впервые опубликованного в бременском собрании сочинений 1978 года, где «Самó» как философский термин, пишущийся с заглавной буквы, встречается два раза.
Более того, в третьей главе работы Лосева «Из истории учения о самости» философ утверждает, что учение о «Сáмом Самóм» не очень популярно в истории мысли, можно сказать, что оно даже довольно редкое. Лосев уточняет, что учения о самости не знают обыкновенно срединные эпохи философии, когда сильно проявляет себя аналитическая мысль. Поэтому удивительно, что интуиция Лосева о чувственной текучести совпадает с интуицией
297
Хармса – буквально по годам – и получает тождественное не только лексически, но и графически оформление. Добавим: не только с интуицией Хармса, но и с уже цитировавшимся высказыванием Александра Кожева о Гегеле.
Сравним оглавление Лосева к работе «Самое само» и первую часть стихотворения Хармса «Нéтеперь»:
Лосев «СÁМОЕ САМÓ»
I Вещь не есть не-вещь
1. Вещь не есть сознание вещи
2. Вещь не есть ни материал вещи, ни её форма,
ни соединение того и другого
Вещь не есть ни один из ее признаков, ни все её
признаки, взятые вместе
Я, мир и Бог также не суть их собственные признаки
II Вещь есть сама вещь
Вещь определима только из себя самой …
Хармс «НÉТЕПЕРЬ»
Это есть Это.
То есть То.
Это не то.
Это не есть не это.
Остальное либо это либо не это.
Всё либо то либо не то.
Что ни то и ни это, то ни это и не то.
Что то и это, то и себе Само.
Что себе Само, то может быть то да не это, либо это да не то.
Это ушло в то, а то ушло в это. Мы говорим Бог дунул.
Хотя формула «Логики» Аристотеля «А есть А. // А не есть не А. // Всякая вещь есть А или не А…» изначально просматривается и у Лосева и у Хармса, и даже в какой-то мере определяет структурную близость этих текстов, но их семантическая близость гораздо глубже и основана не столько на синтаксисе исключения третьего, сколько на синтаксисе апофатики или положительного отрицания.
Кроме общей семантики синтаксических построений очевидно общее ритмическое звучание двух текстов. Очень важно, что оба текста напечатаны по черновикам: графику оглавления работы Лосева можно соотнести не только и не столько с античными риториками, сколько с верлибром середины ХХ века.
С тех пор, как задачей философского понятия перестает быть определение – то есть, положение предела, альтернативную зада-
298
чу нельзя назвать «неопределенностью»: это, скорее семантика «недоопределен-ности» или «становящейся определенности», где предел раздвигается по мере приближения к нему. Семантическая задача «неопределенности-недоопределенности» – это не установка на недосказанное в смысле отказа положить предел, но это и не беспредельность. Поэзия или философский текст не является намеренно фрагментарным. Целостность текста каждый раз репрезентирует иное целое.
Апофатические и экзистенциальное стихотворение Александра Введенского «Мне жалко, что я не зверь» [5], прямо соотносится с «Философией несуществующего» Друскина, хотя как в названии, так и в тексте отрицание попадает в позицию предиката. Это связано с тем, что у Введенского двойная проблематика и «объятость реальностью» («obsession du reel»– термин Алена Бадью (11)), характерная для всего ХХ века и для поэзии и философии обэриутов в частности, но и идея экзистенциальной самоидентификации. В данном стихотворении последняя занимает подчинённое положение по отношению к проблеме реальности (ср. «Формула несуществования»).
Для синтаксиса стихотворения характерны апофатические повторы, попадающие в сильные позиции, что можно считать характеристикой апофатического текста в целом, начиная от Дионисия Ареопагита. Параллельные конструкции и суггестивность текста по отношению к отрицанию приводят к тому, что некоторые, казалось бы, конвенциональные фразы, читаются как грамматические окказионализмы: во фразе «мне невероятно обидно» получает самостоятельную семантику конструкция «мне невероятно»; формант «не» в некоторых случаях – «небосводу» – не только получает окказиональную пересегментацию по типу «не босводу» («Мне жалко, что я не звезда // Бегающая по небосводу»), но и в местоимении «мне», попадающем в позицию анафоры, и создающем своеобразную рамочную конструкцию положительного отрицания («Мне жалко что я не крыша», «Мне жалко, что я не точность», «Мне жалко, что я не роща», «Мне не нравится, что я не жалость»), даже в варианте «не … -ен» («Мне не нравится, что я смертен, // Мне жалко, что я не точен») [5].
Ряд образований с «не-» предвосхищает популярные философские понятия, например «ничтожных листьев» соотносится с идеей «ничтожествовать в ничто» у Сартра. Также характерны повторы с отрицанием: «не так как жуки жуки», «что я не трава
299
трава», «что я не свеча трава»... Редупликация здесь соотносится с семантикой недоопределённости, с идеей несуществования конкретных предметов: можно условно говорить о прорастании семантики одного слова в другом (причем, не на основе какой бы то ни было аналогии или сходства), даже в сравнениях «кругом, как свеча, возрастает трава». При этом отсутствует семантика неопределённости: отсутствуют семантические операторы, расшатывающие определённость («что-то», «кто-то», «как бы»), что в корне отличает философскую поэзию обэриутов от последующих постмодернистских попыток «как бы апофатического» текста. Например, у Ольги Седаковой: «Сказка, в которой // Почти ничего не происходит» [6], у Виктора Сосноры в стихотворении «999-666» [7], казалось бы сходные с апофатическими синтаксические конструкции имеют чисто ограничительное значение, без привнесения апофатики: «С неба ничего не падает, кроме льда…» Хотя заявка на апофатику содержится, но – скорее как цитация, дань времени: «Не называй. // Сказанное громко отодвигает тебя в небытие» – это всё-таки отказ, а не собственно апофатика, скорее – уход в виртуальность, чем метафизический или экзистенциальный прорыв. Ближе к апофатике – стихотворение Владимира Эрля «Неясность», однако и здесь из-за цитаций целостного апофатического звучания не возникает.
Справедливости ради надо сказать, что и в самом начале ХХ века заглавия, где присутствовало существительное с «не», которое пишется слитно, и которые можно считать основным показателем исследуемого жанра, тоже не обладали семантикой положительного отрицания и были построены по принципу парадокса или оксюморона. Например, у Маяковского – «Великолепные нелепости» [8]. Семантика утверждения в слове «нелепости» достигается при помощи реэтимологизации слова, где формант «леп» (великоЛЕПные неЛЕПости) заставляет воспринимать общую семантику слова «великолепный» и «нелепость», при этом выделяются сегменты «велико» и «не», в обоих случаях мы можем говорить о расшатывании отрицательного значения «не», но семантика положительного отрицания при этом не привносится.
В заключение мне хотелось бы обратить внимание не апофатические тексты с отрицательными заглавиями, возникающие в самом конце ХХ века на стыке трёх типов текста: философских апофатических текстов, поэтических текстов и перформанса, в частности, текст Андрея Монастырского, построенный на сополо-
300
жении с конструкцией «В тебе нет ничего» [9] семантически совместимых и несовместимых высказываний длиной в одну стихотворную строку («в тебе нет ничего // что далеко дышит // в тебе нет ничего // что высоко летит // в тебе нет ничего // что вместо меня», «в тебе нет ничего // в небе», «в тебе нет ничего // в пример», в тебе нет ничего // вдаль», «в тебе нет ничего // слишком», «в тебе нет ничего // все равно», «в тебе нет ничего // табло», «в тебе нет ничего // ну и ну», «в тебе нет ничего // не дам», «в тебе нет ничего // пора», «в тебе нет ничего // ложь», «в тебе нет ничего // ты», «в тебе нет ничего // ура»). Конструкция «В тебе нет ничего» повторяется около пятисот раз: можно сказать, что в тексте нет ничего кроме конструкции «В тебе нет ничего». При этом текст рассчитан на устное исполнение (перформанс) в течение пятидесяти минут.
Как было видно из всех приведённых примеров философских и поэтических текстов, отрицательные заглавия как правило определяют семантику и синтаксис целого текста, будь это стихотворение или философское произведение. Во всех приведенных примерах текст затем построен на повторах отрицания разного типа.
Отрицательное заглавие, определяя структуру всего произведения, более всего отвечает тезису Хайдеггера о том, что «заглавие поэтического произведения именует опоэтизированное его поэзией, а не его “содержание”», (пусть даже в нём наличиствующее) (12). Ту же фразу можно, перефразируя, можно отнести и к апофатическим философским текстам: отрицательно заглавие философского произведения именует опоэтизированное его философией.
Примечания и литература
1 - М.Хайдеггер, Время и бытие, Статьи и выступления, М., 1993.
2 - Я. Друскин, Формула несуществования, 1942.
3 - С.Л. Франк, Непостижимое // Сочинения, М., 1990.
4 - Н. Кузанский, De docta ignorantia, Об ученом неведении // Сочинения в двух томах, I, М. 1979.
5 - А. Франк, Предмет знания, Петроград, 1915.
6 - Яков Друскин, Квадрат миров, добавление второе, 1941 – 1943, ОР РНБ, ф. 1232, ед. хр.
301
7 - Р. Сафрански, Хайдеггер. Германский мастер и его время, М., 2002.
8 - А. Кожев, Введение в чтение Гегеля, СПб., 2003.
9 - Ж.-П. Сартр, Бытие и Ничто, М., 2000.
10 - А.Ф. Лосев, Сáмое Самó, М., 1999.
11 - Alian Badiou, Le Siècle, Paris, Seuil, 2005.
12 - Мартин Хайдеггер, Разъяснения к поэзии Гёльдерлина, СПб, 2003.
Поэтические тексты цитируются по
1 - Г. Айги. Отмеченная зима, Собрание стихотворений в двух частях, Париж, Syntaxis, 1982
2 - Г. Сапгир, Собрание сочинений в четырех томах, том первый, Н-Й., М., Париж, 1999.
3 - Paul Celan, Die Niemandsrose (1963) // Selected Poems and Prose of Paul Celan, New-York – London, 2001.
4 - Д. Хармс, «Сборище друзей, оставленных судьбою…» «Чинари» в текстах, документах, исследованиях, М., 2000.
5 - А. Введенский, «Сборище друзей, оставленных судьбою…» «Чинари» в текстах, документах, исследованиях, М., 2000.
6 - О. Седакова, Стихи, М., 2001.
7 - В. Соснора, Двери закрываются, СПб, 2001.
8 - В. Маяковский // Поэзия русского футуризма, СПб, 2001.
9 - А. Монастырский, Дополнение к пятому разделу поэтического мира, М., 2003.
302
1 Здесь и далее выделение наше, Н.А.