НАТАЛИЯ АЗАРОВА

Н. М. Азарова (Россия, Москва)

"ODE MARÍTIMA” ФЕРНАНДО ПЕССОА КАК ПРЕЦЕДЕНТНЫЙ ТЕКСТ¹

Имя Фернандо Пессоа мало знакомо широкому русскому читателю. Существует некоторое количество переводов Пессоа на русский язык Е. Витковского и Б. Дубина и др., однако наиболее значимые и новаторские произведения, именно те его тексты, которые можно считать эталонными (точнее, прецедентными) для современной европейской поэзии начиная с 50-х гг. 20 в. и в первую очередь это текст, написанный от имени его гетеронима Альваро де Кампуша, «Морская Ода», до сих пор не переведены из-за трудности текста и большого объема.

В данной статье предпринимается попытка представить текст «Ode Marítima» как прецедентный для западной (европейской и американской) культуры второй половины 20 – нач. 21 в. и на примере Пессоа расширить диапазон параметров, которые традиционно выделяются для определения статуса прецедентных текстов в культуре.

Общим параметром прецедентных текстов считается узнаваемость и отсутствие необходимости ссылки на текст или авторов: текст может выступать как эталон, однако основным его предикатом всегда остается опознаваемость. Тем не менее можно условно выделить разные модели, по которым тот или иной текст опознается как прецедентный:

1. словесно-текстовая модель (самая распространенная, в пределе – центонная);

2. форматная модель (жанровый, форматный принцип текстообразования);

3. формально-стиховая²;

4. языковая (дискурсивная) модель – модель отношения к языку, модель выстраивания образа языка. Это может быть классическая модель сочетания высокого и низкого стилей речи или, например, модель обращения с поэтизмами. Особый случай модели, когда дискурсивный формат (модель) частично или полностью основан на принципах межъязыкового взаимодействия³;

5. по типу конструирования субъекта (по типу субъективации);

6. по типу саморепрезентации личности поэта в литературе (истории литературы и литературном процессе);

7. по вписанности в философскую литературу. Именно в 20 в. многие поэтические тексты становятся прецедентными в культуре не непосредственно через последующие поэтические тексты, а через тексты философов.

Фернандо Пессоа (1888-1935) основной автор португальской литературы нового времени, по существу создавший новую португальскую поэзию как таковую. Его влияние на португальскую и романскую культуру оценивают как равное или даже превосходящее Камоэнса. Пессоа выступал под большим количеством гетеронимов; общее количество гетеронимов Пессоа – 72, основные это – Альберто Каэйро, Альваро де Кампуш, «лично Пессоа» и Рикардо Рейс, каждому из которых соответствует самостоятельный поэтический стиль и отдельная сконструированная личность с собственной биографией и социально-культурной идентичностью. «Ode Marítima» («Морская Ода») написана в 1915 году Альваро де Кампушем. Кроме того, особенностью поэтики Пессоа является его билингвизм: английский и португальский – родные языки Пессоа, воспитывавшегося в Южной Африке и написавшего значительное количество стихов на английском.

Тексты Пессоа выступают как прецедентные не только по отношению к поэтическим, но и к философским текстам. В своей знаменитой работе «Манифест философии» (1989) Ален Бадью вводит формулу «Век поэтов» [Бадью 2003], имея в виду период, начинающийся сразу после Гегеля, когда поэзия берет некоторые из функций философии на себя. В это время то, что называется собственно философией, несамостоятельно и определяется либо научной, либо политической мыслью. Именно поэты представляют формулу «открытого доступа» к вопросу о бытии. Бадью дает «список поэтов», которых считает основными выразителями «века поэтов», так как они принимают на себя миссию философов. Именно их тексты чаще всего комментируются философами, влияют на язык и даже на структуру философских произведений. Это Гёльдерлин, Малларме, Рембо, Тракль, Пессоа, Мандельштам и Целан: «Прямо перед началом войны 1914 в маленькой Португалии Фернандо Пессоа ставит перед поэзией геркулесовы задачи. Пессоа заменяет политико-историческую густоту, утраченную жизнью его страны со времен великих географических открытий, – сложностью мысленных построений. Краеугольный камень такого сооружения – становление многим, что было названо им гетеронимией. … Пессоа борется против склероза времени, избрав орудием беспрецедентно сложную поэтику» [Бадью, 2011 с. 135]. Тексты именно этих поэтов рассматриваются как эталонные и вводятся в философский оборот 20 в. в качестве прецедентных. В книге «Век» (2005) Бадью основывает главу на «Морской Оде» Пессоа как прецедентном тексте, рассматривая такие предикаты века, как выделение субъекта как обособленного тела и формализация настоящего как экстатическое слияние. Философский комментарий к прецедентному поэтическому тексту Пессоа не единичен. Канонический поэтический текст, положенный в основу текста философского комментария одного философа, неизбежно интерпретируется другими философами. Таким образом, текст, введенный в процедуру философского комментария, более открыт для новых комментариев, чем не комментировавшийся.

В испанской поэзии начиная с 70-х гг. 20 в., меняется корпус прецедентных текстов художественной литературы, обладающий высоким индексом интертекстуальности. На место испанской романтической поэзии Лорки и Мачадо приходят Меллвил, Кафка, Пессоа, Эмили Диккенсон и др., то есть поэзия и проза не на испанском языке. Исключение представляет, пожалуй, только Гонгора, текст которого остается эталонным и по сей день. Очень большое количество современных испанских поэтов признают тексты Пессоа основным эталонным текстом ХХ века на романских языках.

Текст Пессоа опознается как прецедентный по 3 – 7 моделям, которые, однако, не выступают раздельно: сама фигура Пессоа выступает как эталон субъективации (благодаря его уникальной модели гетеронимии) и саморепрезентации в истории литературы, но и – как эталон модернистского подхода к межъязыковому взаимодействию. Именно Пессоа задает модель множественной субъективации в связи с разными языками. Кроме того, именно Пессоа позволяет связать проблему множественной субъективации с проблемой межъязыкового взаимодействия. В то же время его билингвизм и выход за пределы одного языка функционирует как модель прецедентного текста, а многоязычие рассматривается как способ субъективации. Принцип гетеронимии как множественной субъективации предполагает, что каждый раз создается новый образ языка, то есть принцип гетеронимии предполагает более высокую метаязыковую рефлексию и наличие межъязыкового и метаязыкового сознания как такового. Множественная субъективация подразумевает, что ничто не дано в готовой формуле, каждый раз мы говорим на новом языке (точнее, используем новую дискурсивную модель), таким образом, соотношение нашего говорения и идеального универсального языка каждый раз выстраивается заново.

По следам Пессоа написан целый ряд современных испанских текстов, так или иначе использующих в своей структуре иноязычные инкрустации. Характерно, что взаимодействие с поэтом, пишущим на близкородственном языке (португальском), идет через английский. Многоязычие и даже цитата из Стивенсона выступает как критерий опознаваемости прецедентного текста Пессоа. Шифтерами опознаваемости текста Пессоа становятся стивенсовские образы пиратов и интерпретируемая Пессоа песенка о бутылке рома, например, у Фелипе Бенитес Рейеса (рожд. 1960), воображающего ситуацию спора Овидия с Кафкой о настоящей идентичности Альваро де Кампуша (sobre la verdadera identidad de Alvaro de Campos) и одновременно паронимически рифмующего фамилию Stevenson с sueños и siniestraa. У Леопольдо Мария Панеро (рожд. 1948) межъязыковая антитеза Пессоа (испанский – португальский) приобретает антинационалистическую направленность против франкистского имперского диктата самодостаточности одного национального языка (Me digo que soy Pessoa, como Pessoa era Álvaro de Campos); (Escribir en España no es llorar, es beber,/ es beber la rabia del que no se resigna / a morir en las esquinas, es beber y mal / decir, blasfemar contra España / contra este país sin dioses pero con / estatuas de dioses… / «Fifteen men on the Dead Man's Chest / Fifteen men on the Dead Man's Chest / Yahoo⁴! And a bottle of rum!»). В этом случае тенденция создания некоего надъязыка при помощи межъязыкового взаимодействия преследует цель преодоления диктата родной языковой картины мира.

Текст билингва Пессоа имеет больше шансов стать эталонным в условиях глобальной культуры. В то же время случай с Пессоа почти беспрецедентен – его поэзия становится прецедентным текстом не только для романской, но и для англоязычной литературы. Особый интерес здесь представляет Аллен Гинзберг, знаменитейшему тексту которого «Howl» («Вопль», 1956) приписывали прецедентность Пессоа, в ответ на что он написал «Salutations to Fernando Pessoa» (1988), транслируя португальский текст Альваро де Кампуша «Saudação a Walt Whitman» (1969).

Обратим внимание на то, что у самого Пессоа в «Морской Оде» актуализируется целый ряд прецедентных текстов: Уитмен – по третьей, формально-стиховой модели (ритмической организации), Стивенсон, Гонгора (Soledades) и Nau Catrineta, португальская поэма неизвестного автора 16 в. о морском плавании. Характерно, что все эти тексты написаны на разных языках: португальском, испанском и английском. Таким образом, ситуация многоязычия задается с самого начала и эксплицируется интертекстуально.

Прецедентный текст «Solеdades» (1613) Гонгоры явно прочитывается через соотношение концептов Solеdades/Saudades. Для Гонгоры Soledades это и чувство одиночества, и поэтический жанр (первая Soledades, вторая Soledades). У Пессоа есть поэма «Saudades», но это и ключевое слово в «Ode Marítima». Saudades (страстное стремление, страстная тоска) обычно комментируется как непереводимое на другие языки, чисто португальское чувство, не имеющее эквивалента в испанском. Saudades и soledades это этимологические дублеты (от лат. sōlitās, ātis ), однако одиночество на португальском – solidão (от лат. sōlitūdo, inis). В испанских переводах Пессоа saudade фигурирует как nostalgia, что нейтрализует семантику страстности, порыва; кроме того, если nostalgia обращена только к прошлому, то saudade может быть обращена и к настоящему и к будущему, воспринимая настоящее и будущее как нечто удаленное. Пессоа во многом отходит от saudade как чисто португальского национального концепта и мыслит его в надъязыковом плане, то есть saudade возвращает семантику одиночества, это некий одинокий, страстный вектор движения. Уже в самой контаминации saudades и soledades Пессоа выходит не только за семантические пределы конвенциональных значений культуры, но с опорой на прецедентный текст Гонгоры создает испанско-португальскую надъязыковую модель, то есть выходит за пределы одного языка еще до обращения к английскому. Если португальское чувство saudades ассоциируется с сушей и векторным взглядом в море, то английский связан с другим опытом, прежде всего длинных морских путешествий, которые были у Пессоа в детстве. Английский язык в какой-то степени противопоставляет векторному взгляду взгляд, открытый миру (морю), пусть даже жестокий. Английский язык для Пессоа – это средство преодоления исконно португальского saudades:

E estala em mim, feroz, voraz, / A canção do Grande Pirata, / A morte berrada do Grande Pirata a cantar / Até meter pavor plas espinhas dos seus homens abaixo. / Lá da ré a morrer, e a berrar, a cantar: / Fifteen men on the Dead Man's Chest./ Yo-ho ho and a bottle of rum! /… / Fazei de mim qualquer, cousa como se eu fosse / Arrastado – ó prazer, o beijada dor! – / Arrastado à cauda de cavalos chicoteados por vós... / Mas isto no mar, isto no ma-a-a-ar, isto no MA-A-A-AR!  / Eh-eh-eh-eh-eh!  Eh-.h-eh-eh-eh-eh! EH-EH-EHEH-EH-EH!  No MA-A-A-AR! / FIFTEEN MEN ON THE DEAD MAN'S CHEST. / YO-HO-HO AND A BOTTLE OF RUM! /… / AHÓ-Ó-Ó Ó Ó Ó-Ó Ó Ó Ó Ó – yyyj... / SCHOONER AHÓ-ó-ó-ó-ó-ó-ó-o-o-o - yyyy! ...

Текст, дающий модель многоязычия, должен создать образ «чужого языка». Этот образ независимо от понятности (даже если это английский) и непонятности языка и даже от его реального существования, как правило, создается либо гипертрофией ряда гласных либо ряда согласных, то есть создается звуковой образ максимально не характерный для родного (первого) языка. Подобные примеры не единичны в поэзии – например, текст Елены Гуро «Финляндия»⁵, воспроизводящий ряды гласных, но не прямо транслируемые из финского языка, а как некий образный конструкт. У Пессоа английский (чужой, иной язык), предстает как «странный», дающий неизвестные возможности. В то же время ряды гласных семантизируются как открытость пространства и способны передавать как молчание, так и крик. Исходя из этой логики закономерен переход Пессоа от цитирования Стивенсона к рядам гласных, казалось бы десемантизированным по типу зауми. Пессоа добивается максимального остранения, снабжая гласные различными диакритическими знаками.

Поэзия Уолта Уитмена – это основной прецедентный текст для всего верлибра 20-го века в целом и для Пессоа в частности. Можно ввести такое понятие как «проводники прецедентных текстов», причем часто тексты проводников в свою очередь становятся прецедентными: Пессоа – проводник Уитмена в романскую поэзию. Гинзберг – проводник Уитмена не только в американскую, но и в русскую поэзию. В то же время Гинзберг пытается оспорить прецедентность Пессоа по модели саморепрезентации личности в литературе (шестая модель): Everytime I read Pessoa I think / I'm better than he is I do the same thing / more extravagantly –he's only from Portugal, / I'm American greatest Country in the world / right now End of XX Century tho Portugal / had a big empire in the 15th century never mind / now shrunk to a Corner of Iberian peninsula.

Аналогично для Пессоа прецедентным автором является Камоэнс: Камоэнс важен для Пессоа как фигура, наполняющая собой все пространство португальской литературы до 20 века. В этом смысле гетеронимия Пессоа – это не только способ множественной субъективации, а способ единоличного создания целой национальной литературы, конкурентной Камоэнсу⁶. И действительно, гетеронимы Пессоа создают целую современную национальную португальскую литературу, в которой присутствуют разные жанры, форматы, типы стиха и способы субъективации, а также разные авторы со своими непохожими друг на друга биографиями, и все это один Пессоа. Таким образом, гетеронимия это способ заселить пустое пространство литературы и, что самое важное, иной способ обретения эпичности. По сходной модели Гинзберг пытается заполнить собой все пространство мировой литературы; его стихотворение, обращенное к Пессоа, это борьба за утверждение своих стихов в качестве основного прецедентного текста 20 в. (в мире, а не только в Америке, отсюда перечисление стран в стихе Гинзберга), это и саморепрезентация как первого (главного проводника) прецедентного текста Уитмена⁷. Однако полемика и конкуренция с Пессоа подразумевает «от обратного» встраивание себя в ряд прецедентных текстов Уитмен–Пессоа–Гинзберг.

Очень важный момент в тексте стихотворения Гинзберга – утверждение о том, что у него (Гинзберга) 25 книг, написанных по-английски (English books), а у Пессоа – только три (his moustly Portuguese). Это говорит о значимости при обретении статуса прецедентного текста самого факта наличия трех поэтических книг, написанных билингвом на английском языке. Хотя англоязычные стихи Пессоа не самые известные и, возможно, не самые хорошие, и в качестве прецедентных, безусловно, выступают португальские стихи (прежде всего «Ode Marítima»), однако само наличие их в сознании англоязычных читателей позволяет воспринимать текст перевода на английский как вариант оригинального текста.

Немалую роль в опознаваемости в культуре текстов Пессоа как прецедентных по пятой модели (конструирование субъекта) сыграла его фамилия. Очевидно, сама фамилия Пессоа (от лат. persona) провоцирует не только автора на представление себя разными личностями, но и читателя (особенно следующих поэтов) на осмысление связи фамилии и поэтики. С другой стороны, фамилия Пессоа это фамилия отца-поэта Хоакина де Сеабра Пессоа (Juaquin de Seabra Pessoa). Пессоа – еврейская фамилия азорских корней, вернее, фамилия португальских марранов, так называемых новых христиан; прямой предок Пессоа – Sancho Pessoa de Cunha – марран, выявленный инквизицией как продолжающий практиковать иудейство и сожжённый на костре в 17 в. Но и Альваро де Кампуш, морской инженер по профессии и наиболее радикальный поэт из всех гетеронимов Пессоа, описывается им как португалец еврейского происхождения, которого выучил латыни его дядя, католический священник из Бейры⁸.

Через фамилию Pessoa связка «многоязычие и многоликость» семантизируется, с одной стороны, как персонажность, различные лики, а с другой, не менее важной, – как индивидуальность (не только в романских языках, но и в английском – person), индивидуальность как таковая, чистая индивидуальность без примесей. Именно в этом смысле Гинзберг в известной поэтической антологии текстов, посвященных Уитмену (1981), называет Уитмена P. Person, мысля его как поэта, который начал определять свою собственную индивидуальность, свое собственное тело и свой собственный ум: He began announcing himself, and announcing person, with a big capital P.Person, self, or one’s own nature, what you really think when you’re alone in bed, after everybody’s gone home from the party or when you’re looking in the mirror, shaving, or you’re not shaving and you’re looking in the mirror, looking at your long, white, aged beard, or if oyu’re sitting on the toilet, or thinking to yourself “Whan happened to life?” “What happened to your Mommy?” or if youre just walking down the street, looking at people full of longing. Гинзберг семантизирует фамилию Пессоа по формуле, которую он применяет к Уитмену – P. Person, то есть как голую индивидуальность. Подобное осмысление характерно именно для поэтов 50 – 80-х гг., в то время как для поэтов 90 – 2000-х гг. более актуальной является семантизация Pessoa (person) как множественной субъективации.

Модель семантизации фамилии Пессоа дает возможность осознания себя и персонажем, и одинокой индивидуальностью одновременно. Благодаря осознанию этой модели по принципу Пессоа следующими авторами возрастает воплощаемость прецедентного текста.

Итак, в тексте Гинзберга о Пессоа фамилия поэта эксплицитно семантизируется как Person вплоть до восприятия фамилии Pessoa как псевдонима и применения к Пессоа той же (по принципу субъективации) модели опознания прецедентного текста. Характерно, что Гинзберг, перечисляя гетеронимы и включая в них самого Фернандо Пессоа, Fernando Pessoa himself (впрочем, целый ряд стихов Пессоа действительно публиковал от имени персонажа «сам Пессоа», или Пессоа собственной персоной), в близком контексте прямо этимологизирует фамилию, используя латинскую инкрустацию – слово persona (а не person) во множественном числе – confusing personae: Alberto Caeiro Álvaro de Campos Ricardo Reis Bernardo Soares & / Alexander Search simultaneously / with Fernando Pessoa himself a classic sexophrenic / Confusing personae not so popular / outside Portugal’s tiny kingdom (till recently a second-rate police / state). Характерно и окончание стихотворения Гинзберга, в котором он «обвиняет» Пессоа в том самом, в чем обвиняли его самого – длиннотах, ориентации на Уитмена, «словесном поносе» и т.д.: Turning to Pessoa, what’d he write about? Whitman / (Lisbon, the sea etc.) method peculiarly longwinded, / diarrhea mouth some people say – Pessoa Schmessoa. Стихотворение заканчивается иронической интерпретацией фамилии Пессоа (дразнилкой Pessoa Schmessoa) по модели редупликации N –schm + N (N – шм + N) со значением 'ну какой там N’, ‘N настолько незначителен, что я произнесу его неправильно’. Подобная модель как в русском, так и в английском имеет происхождение из идиша, на что в стихотворении Гинзберга указывает и неадаптированное к английскому написание [∫m] в варианте schm, а не в варианте shm. Стихотворение, трактующее прецедентность текстов Пессоа, фактически заканчивается надъязыковой инкрустацией. Особенно любопытно, что Гинзберг, будучи сам ашкеназом, называет сефарда (маррана) Пессоа ашкеназским прозвищем⁹, поэтому концовка поэмы может быть отнесена с равным успехом и к самому автору. В любом случае транслируется и утверждается надъязыковой статус прецедентного текста.

Литература:

Alvaro de Campos (Fernando Pessoa). Opiário. Ode Triunfal. Ode Marítima. Lisboa, 2008

Darlene J. Sadlier. An Introduction to Fernando Pessoa: Modernism and the Paradoxes of Autorship. // Cainsville, Florida: UP of Florida, 1998

Southern, Mark. Contagious Couplings: Transmission of Expressives in Yiddish Echo Phrases // Westport: Greenwood, 2005

Jodith Balso. Pessoa, le passeur métaphysique. Seuil, Paris 2006

Monteiro G. The Presence of Pessoa: English, American, and African Literary Responses. // Lexington. KY: The University Press of Kentucky, 1998

Nevins A., Vaux B. Metalinguistic, shmetalinguistic: the phonology of shm-reduplication // http://www.basesproduced.com/203/NevinsVaux.pdf ( на 09. 09. 2013)

The Best of the Best American Poetry: 1988-1997 // by Bloom H. // Simon&Schuster, 1998

Walt Whitman: The Measure of His Song // by Perlman J.,   Folsom Ed,   Campion D. // Holy Cow! Press; 2nd edition, 1997

Азарова Н.М. Межъязыковое взаимодействие в современной испанской и мексиканской поэзии. Вопросы иберо-романистики: Сборник статей: Выпуск 12, М.: МАКС Пресс, 2013
Бадью А. Манифест философии // Пер. с французского: В.Е. Лапицкий. «Machina», С-Пб.: 2003

Бадью А. Век // Пер. с французского М. Титовой, Н. Азаровой. «Логос», «Гнозис», М.: 2011

 

поэзия	наука и вокруг	о наталии азаровой	проекты	переводы	еда
циклы	статьи	фото	салоны наталии азаровой	ду фу	меню салонов
хронология	монографии	биография	дом для стиха	бадью	салонные рецепты
книги	учебники	статьи и материалы	архив айги	бенито дель плиего	фотогалерея
аудио	диссертации	семья	ЖИ	другие	другие рецепты
фото, видео	научная биография	учителя и ученики	заметки и записи	азарова не по-русски
visual & digital	ЖИ	на других сайтах	дизайн
публикации	центр мировой поэзии		производство
о поэзии азаровой
мысли о поэзии