Азарова Н.М.
ПОЭТИЧЕСКАЯ ЦИТАТА В ФИЛОСОФСКОМ ТЕКСТЕ
Проблемы поэтики и стиховедения: Мат. V Междунар. науч.-практ. конф., посвящ. памяти и 70-летию докт. филол. наук, проф. В.В. Бадикова (15-16 октября 2009 г.) – Алматы: Искандер, 2009. – С. 501-506.
В ХХ в. в русской словесности очевиден процесс сближения философского и поэтического дискурсов. Язык философии движется по направлению к языку поэзии, в то же время относительно противопоставляя себя языку науки. В этом смысле частной проблемой, возникающей в плане конвергенции текстовых структур языка поэзии и языка философии, является цитирование философским текстом поэтического. Принципы цитирования, отличные от принятых в научном дискурсе, могут рассматриваться как одна из типологических особенностей философского текста.
Поэтическая цитата в философском тексте может быть не дословной; фрагменты комбинируются в произвольном порядке без указания на модификацию оригинального текста, цитаты маркируются только как поэтический текст, но в большинстве случаев не отсылают к заглавию текста, источнику, а тем более, странице. Таким образом, эксплицитная маркированность и возможность верификации поэтического текста, которые представляются основными особенностями цитаты в научном тексте (см. [1], [2]), в философском тексте практически отсутствуют. Более того, русский философский текст, особенно первой половины ХХ века, в основном предпочитает не указывать даже имени поэта, например В. Розанов в «Смысле аскетизма» так цитирует стихотворение А. Фета «Шепот, робкое дыханье…»: «На ряд феноменов его мы должны о́зриться как бы с удаления Сириуса и охватить взглядом многообразнейшие его выражения, не у одного человека, но и во всей природе, и тогда только мы уловим – Свет ночной, ночные тени, // Тени без конца, // Ряд волшебных изменений // Милого лица…» [3, 222]. Чаще всего без ссылок в русском философском тексте цитируется Тютчев, далее – Соловьев, Фет, Лермонтов, Баратынский, Гейне, Гете – очевидно, те поэты, чей поэтический текст признается типологически родственным философскому. Реже приводятся общеизвестные цитаты из Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Крылова, которые расцениваются философом как прецедентные тексты культуры; например, у С. Франка из некрасовского «Рыцаря на час»: «служить “народу”, перейти на его сторону значило уйти от “ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови”, в стан “погибающих за великое дело любви”, объявить власти и всем врагам народа беспощадную войну» [4, 120]).
Интересны последовательности нескольких поэтических цитат, инкорпорированных в философский текст, одна из которых называет поэта,
501
а другая – нет; так, у Я. Друскина в философских дневниках 1942 года: «Я не переставал верить в смерть, но поверил в бессмертие, реально ощутил: “Блажен, кто посетил сей мир // В его минуты роковые<!>” И у Пушкина: Все, все, что гибелью грозит, // Для сердца смертного таит // неизъяснимы наслажденья – // Бессмертья, может быть, залог<!>» [5, 275]. Характерны восклицательные знаки, поставленные философом внутри закавыченного поэтического текста, свидетельствующие о частичной апроприации поэтического текста философом. В более поздней работе «Грехопадение» (1965) Друскин возвращается к той же самой пушкинской цитате из «Пира во время чумы», но уже прямо встраивая ее в текст, не упоминая имя Пушкина, что может свидетельствовать о двойной интертекстуальности; пушкинская цитата содержит отсылку к собственному раннему философскому тексту: «Мне кажется, Бог здесь не абсолютно запрещает вкушение от древа познания, а, скорее, заманивает человека [далее та же цитата Пушкина] / Бог как бы предлагает человеку броситься в пропасть» [6, 176]. Но и в современном философском тексте, даже если указывается имя поэта, то, как правило, без указания на источник и страницу, т.е. без возможности верификации: «В этой “обратной перспективе”, или перспективе иного, сущее имеет совсем иной порядок, чем тот, который считается единственно легитимным в научной картине мира. Этот порядок, представляющий собой, по выражению Б.Л. Пастернака, “образ мира в слове явленный”, есть Мир как лад всего сущего» [7, 25].
Возможны и более радикальные варианты цитации поэзии в философском тексте: в некоторых случаях собственные стихотворения философа включаются в текст наравне с цитированием чужих текстов, причем и в том и в другом случае авторство не указывается. Подобные случаи создают безусловные трудности для комментаторов, вплоть до невозможности установить авторство как в следующем стихотворном фрагменте из диссертации Соловьева: И если в чувстве ты блажен всецело, // Зови его как хочешь – я названья // Ему не знаю. Чувство – все, а имя // Лишь звук один иль дым, что застилает // Бессмертный пыл небесного огня [8, 702].
Иностранный поэтический текст, как правило, цитируется на языке оригинала без перевода, причем не указывается источник, не называется имя автора и язык оригинала. Возможны и варианты цитирования на языке оригинала с указанием на источник или без, а затем авторский философский перевод-интерпретация, часто прозаический: «In the juvescence of the yea // Came Christ the tiger […] // To be eaten, to be divided, to be drunk //
502
Among whispers… // “В юную пору года пришел Христос тигр, чтобы быть съеденным, разделенным, выпитым среди шепотков”, когда христиане по обычаю причащаются на Пасху» [9, 97]. Общеизвестные тексты культуры могут находиться в непосредственной контекстуальной близости с именами философов и выполнять поэтико-философскую функцию превращения чужого философского текста в поэтическую формулу; имя поэта (в следующем примере из Л. Шестова это Гораций, «Наука поэзии») при этом не указывается: «хотя Киркегард требует от Шопенгауэра, чтобы тот не в книгах, которые можно читать, а можно и не читать, а на площадях, в театрах, в храмах оскорблял людей, но ему это, собственно, совсем и не нужно, точнее, ему это не нужно. Si vis me plere primum est tibi ipsi dolendum (“Если хочешь, чтоб я плакал, тебе должно самому сначала пострадать”): он чувствует, что Шопенгауэр прижился к своему пессимизму» [10, 169].
Обычным способом воспроизведения поэтического текста философом является цитирование наизусть, при этом могут быть значительные несовпадения с претекстом поэтического оригинала. Так, Е.Н. Трубецкой цитирует стихотворение Тютчева «Фонтан»: Какой закон непостижимый // Тебя стремит, тебя мятет. // Как жадно к небу рвешься ты!.. // Но длань незримо-роковая, // Твое стремленье преломляя, // Свергает в брызгах с высоты [11, 45]; в оригинале Твой луч упорный преломляя [12, 83]. «Ошибка» философа объясняется инкорпорированием поэтического текста в философский и приданием ему характера философского высказывания, в результате чего метафора бессознательно приносится в жертву дистантному корневому повтору, репрезентирующему категориальное мышление (пара стремит / стремленье приобретает дополнительные связи в тексте благодаря вертикальному параллелизму: тебя стремит и твое стремленье – первые слова строчек).
Франк, неточно цитируя стихотворение Тютчева «Сны», заменяет второй элемент повтора эпитета земной / земная характерным для идиостиля философа личным местоимением наша: у Тютчева: Как океан объемлет шар земной // земная жизнь кругом объята снами [13, 52]; у Франка: «“Действительность” есть как бы здание, в состав которого входят только подходящие к нему, удобно укладывающиеся камни; но рядом с этим зданием остается еще хаотически разбросанная куча неподходящих, не использованных для построения здания камней. Реальность в ее полноте, таким образом, всегда шире “действительности”. Вместе с поэтом мы можем сказать: Как океан объемлет шар земной, // Так наша жизнь кругом объята снами» [4, 259]. Характерна эксплицирующая конвергенцию
503
текстовых структур метафраза «Вместе с поэтом мы [философы] можем сказать».
«Ошибки» при цитировании, таким образом, это типичное явление, которое вызвано апроприацией поэтического текста философом и приданием поэтическому или поэтико-философскому высказыванию характера философского. Исключение не составляют даже стихотворения Соловьева: «ошибка» Трубецкого в цитировании стихотворения «Три свидания» состоит в бессознательной семантически значимой замене соловьевского я осязал на я созерцал, что, безусловно, отражает привнесение собственного философского видения (созерцание реальности Софии) в цитирование поэтического текста другого философа, при этом сама поэтико-философская мысль развивается по принципу, сходному с развитием философского понятия: «Не веруя обманчивому миру, // Под грубою корою вещества, // Я созерцал нетленную порфиру // И узнавал сиянье Божества // Для этого созерцания реальность Софии видна во всем, даже в этих неудачах и падениях» [11, 109].
Способ оформления одной и той же цитаты может меняться в зависимости от положения в тексте: Франк цитирует Соловьева, инкорпорируя строки из его стихотворения «Имману-Эль» в собственный философский текст «Крушение кумиров» без указания авторства: «Мы нашли вечного Друга и Отца, мы не одиноки и не покинуты более; в тишине, наедине с собой и Богом, мы наслаждаемся радостью любви, по сравнению с которой уже несущественны, незначительны все неудачи, разочарования и горести внешней жизни. // Средь суеты случайной // В потоке мутном жизненных тревог // Владеешь ты всерадостною тайной: // Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог» [4, 172]. В позднем философском сочинении Франк превращает перевод заглавия стихотворения Соловьева в заглавие всего текста «С нами Бог» и повторяет те же строки в виде эпиграфа, оформленного традиционно: «Вл. Соловьев // (Из стихотворения “Эмману-Эль”)» [4, 438].
В философском тексте при определении статуса поэтического высказывания может даже ставиться знак равенства между «поэтической цитатой» и «цитатой из поэта» – то есть цитатой из его нестихотворного произведения, например – из письма или речи. Подобная цитата трактуется как поэтическая, может становиться ключевой для философского текста. Она, с одной стороны, концептуализируется философски, а с другой (с позиций поэтического текста) – превращается в восприятии философа и читателя в своеобразный моностих. «Er als ein ich» – «Он как какое-то я» из речи «Меридиан» П. Целана в комментариях Ж. Деррида [14] превращается в моностих «Er als ein ich», или «Je suis l’autrе» – «Я есть другой» из письма А. Рембо имеет статус моностиха, когда Ж. Делез в своем философском произведении обращается с ним, как с поэтической формулой [15].
504
Кроме прямого инкорпорирования при помощи кавычек, в русской философской словесности сложились собственные приемы скрепления поэтической цитаты с философским текстом: типичными метасловами, вводящими поэтический текст, являются говорит поэт, прав поэт, другими словами и т.д.1: «страдание о недостигнутом смысле и то возвращение жизненного круга назад, на землю, в бессмыслицу, о котором говорит поэт» (Трубецкой, цитируя Тютчева без упоминания имени поэта) [11, 45]; «Поистине, прав мудрый поэт» (Франк, цитируя Гете без упоминания имени поэта) [4, 152]; «Итак, абсолютно есть… Другими словами… Таким образом, для того чтобы быть чем оно есть, оно должно быть противоположным себя самого или единством себя и своего противоположного, // denn Alles muss in Nichts zerfallen // Wenn es im Seyn beharren will2» (Соловьев, цитируя Гете без упоминания имени поэта) [8, 704]. Характерно, что поэтические цитаты из Соловьева тоже вводятся Трубецким словами говорит поэт без упоминания имени философа-поэта: «Поэтому здешнее откровение Софии, закрытое хаотическими проявлениями “другого”, не может быть распознано неискушенным глазом. – Оно становится явным лишь для того высшего ясновидения творческого вдохновения, о котором говорит поэт: Не веруя обманчивому миру…» [11, 109]. Подобный характер метаслов свидетельствует о том, что философ признает за поэтической формулой (другими словами) способность быть развернутой в философскую мысль, и рассматривает язык поэзии и язык философии как параллельные способы выражения, способные конвертироваться один в другой.
Цитата поэта, таким образом, важна как иной способ выражения собственной философской мысли, и основное в атрибуции этого текста – это указание на статус поэтической формулы (говорит поэт), а не на конкретный поэтический источник.
Перечисленные особенности цитирования поэзии свидетельствуют о том, что философский текст, инкорпорируя поэтический, стремится избавиться от роли метатекста. С другой стороны, можно согласиться с отмеченной особенностью цитирования поэтического текста любым текстом, даже научным: «стихотворная цитата в филологическом научном тексте наделяет этот текст поэтической функцией» [17]. В языке философии эта
505
функция усиливается благодаря меньшей маркированности поэтического текста и конвергенции структур поэтического и философского текста, приводящей к большей связности целого текста, что определяется непротиворечивостью поэтического и философского дискурса и призвано отразить признание философами этой непротиворечивости.
506
Литература:
1. Баженова Е.А. Научный текст в аспекте политекстуальности. Пермь, 2001.
2. Котюрова М.П. Культура научной речи: учеб. пособие. Пермь, 2005
3. Розанов В.В. Религия и культура. Т.1. М., 1990.
4. Франк С.Л. Сочинения. М., 1990.
5. Друскин Я. Дневники. СПб., 1999.
6. Друскин Я. Лестница Иакова. М., 2004.
7. Лошаков Р.А. Различие и тождество в греческой и средневековой онтологии. СПб., 2007.
8. Соловьев В.С. Сочинения. В 2 т. Т.1. М., 1990.
9. Бибихин В.В. Язык философии. СПб., 2007.
10. Шестов Л. Киргегард и экзистенциальная философия (глас вопиющего в пустыне). М., 1992.
11. Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. М., 1994.
12. Тютчев Ф.И. Стихотворения. М., 1976.
13. Тютчев Ф.И. Сочинения в 2 т. Т.1. М., 1980.
14. Derrida J. Mallarmé // Acts of Literature. New York – London, 1992.
15. Делез Ж. Критика и клиника. СПб, 2002.
16. Федоров Н.Ф. Сочинения. М., 1982.
17. Баевский В.С. Стихотворная цитата в тексте // Русская филология. Ученые записки Смоленского гуманит. ун-та. Смоленск, 1994. Т.1. С. 107-120.
1 В философских текстах из-за стремления не называть имя поэта иногда встречаются курьезные перифрастические конструкции: так, например, Федоров пишет о Байроне: «один известный поэт Запада, даже Англии, говоря о Священном союзе, нашел, что он так же похож на Троицу, как обезьяна – на человека» [16, 129].
2 И все к небытию стремится, // Чтоб бытию причастным быть (перев. Н. Вильмонта).