Н.М. Азарова (Москва)
СЕМАНТИКА КАТЕГОРИИ РОДА В ПОЭТИЧЕСКОМ МЫШЛЕНИИ БИЛИНГВА
Ключевые слова: билингвизм, поэт-билингв, категория рода, семантика абстрагирования, средний род.
Thus Russian is a language with marked gender opposition, restrictions on gender conceptualization (gender opposition of mythological and ironic types) in Russian poetry are obvious. Bilingualism allows to conceptualize grammatical categories missing in one's native language. Gennady Aigui being bilingual gets over folk models of gender transformation and accomplishes the conversion from masculine gender to neutral one. The removal of traditional gender oppositions makes it possible to overcome the prohibition on levels of abstraction.
Билингвизм, как правило, изучается в модальности языковой несвободы, или структурной зависимости от грамматики родного языка, от его «деформирующего влияния», однако можно увидеть в билингвизме, в частности в билингвизме поэта, освобождение от когнитивного диктата конструкции или диктата парадигмы. Хорошим примером могут служить тексты известного русского поэта Геннадия Айги, первым родным языком которого был чувашский.
В поэзии существуют определенные ограничения на переосмысление категории рода, обусловленные неизбежным соотнесением рода и пола; в результате модель сводится к гендерным переходам, что, в свою очередь, обусловливает появление иронической модальности. Так, для фольклора характерны, например, родовые трансформации с существительным солнце, которыми преодолевается соотнесенность солнца со средним родом; сходная модель появляется и в поэзии, написанной как будто вне прямого следования фольклорной традиции («Необычайное приключение...» Маяковского). В поэзии на русском языке как языке с выраженной родовой оппозицией явно ограничение на степень концептуализации рода. Концептуализация рода с неизбежностью ведет к антропоморфному видению в мифологическом или ироническом вариантах; более того, родовая оппозиция мыслится как оппозиция именно мужского и женского рода, а не мужского и среднего или среднего и женского, а средний род вообще теряет возможность формировать какие-либо оппозиции.
В текстах билингва Айги концентрация существительных среднего рода больше не только узуальной, но и внутрипоэтической: в характерном стихотворении «Заря: шиповник в цвету» из 35 слов (не считая союзов и предлогов) 17 представляют собой формы существительных, прилагательных и субстантиватов среднего рода. В такой поэтике становится возможным оторвать категорию рода от семантики пола и таким образом избежать антропоморфной образности по заданной фольклорной модели. Если мужской род и употребляется вместе со средним, по отношению к Солнцу, то это должно быть абстрактное существительное (например «смысл»), нейтральное к семантике пола и никаким образом не ведущее к персонификации: спокойное: Смысл-Солнце!.. Еще более интересна модель итеративной нейтрализации антропоморфной семантики без родового перехода: и осталось такое смотрящее умное Солнце/ ТАКОЕ ОСТАЛОСЬ, –демонстрирующая обратное фольклору движение – не от среднего к мужскому или женскому, а от среднего зависимого к среднему абсолютивному.
Средний род способен воплощать семантику абстрагирования как обобщения (отвлечения) и одновременно – абстрагирования как транслирования предзаданной идеи. Именно поэтому субстантированные прилагательные среднего рода являются типологической чертой русского философского текста: невыразимое, непостижимое, родное и вселенское и др. В русском философском тексте вместо традиционной оппозиции «мужской род / женский род» присутствует регулярная семантическая оппозиция «средний род / мужской род», прежде всего в сочетании с местоимением я (это Я, мое я vs. такой я, весь я), где средний род маркирует понятийность и отвлеченный характер семантики, а мужской род – соотношение с конкретным индивидом, личностью.
Если в фольклорных текстах нейтрализация оппозиции средний – мужской род вела к превращению среднего рода в мужской (персонификации), то у Айги обратное движение – осуществляется переход не от среднего рода к мужскому, а от мужского к среднему: но есть – не только представляемое: / есть светлое один – в любой поляне: / как важно это для меня! – / то рода свет (одно и то же гласное: / поет – во всех местах в лесу / его один и тот же Бог). Конструкция «есть светлое о д и н» демонстрирует предельное рассогласование по роду, которое тем не менее невозможно приравнять к языковой ошибке. Это намеренное рассогласование не преследует цель подчеркнуть «неправильность» (этничность) высказывания. Это некоторая надъязыковая конструкция, которую по отношению к русскому языку можно считать семантико-грамматическим окказионализмом. Мужской род оказывается подчиненным среднему, один читается как единое (один=единое, светлое=единое), точнее, один одновременно воспринимается как единое (как Оно и как Он). В результате конструкция есть светлое один делает возможным поэтически решить давнюю теологическую проблему: раскрыть тему сакрального неоплатонистически вне обязательной привязки к маскулиному божеству, но и не сводя сакральное к чистому пантеизму. Минимальные контексты у билингва способны выражать и идею совпадения мужского и среднего рода, при нейтрализации мужского рода. В заглавии стихотворения «И: ОБ УХОДЯЩЕМ» предложный падеж позволяет воспринимать субъект как «уходящий» и «уходящее» одновременно, фактически реализуя мечту философа С. Франка о том, что в русском языке не хватает грамматической формы, которая бы одновременно выражала идею «Непостижимый» и «Непостижимое».
Снятие привычных родовых оппозиций у Айги дает возможность снятия запрета на уровни абстрагирования. Выстраивается иерархия – средний род стоит выше мужского и женского – благодаря абстрагирующей потенции среднего рода.
Билингвизм позволяет по-новому концептуализировать категорию, отсутствующую в родном языке.
Язык большого поэта-билингва обладает более высокой не только по отношению к общеупотребительному языку, но и по отношению к языку поэзии своего времени потенцией абстрагирования.
190