Азарова Н.М.
«ТЫ + ты» В ПОЭЗИИ 60-Х (Л.АРОНЗОН, Г.САПГИР).
Поэтика и эстетика слова: Сборник научных статей памяти Виктора Петровича Григорьева. М.: ЛЕНАНД, 2010. – С. 249-261.
Поэзия использует 2-е лицо гораздо чаще, чем любые другие формы речи, в том числе и художественные. Это положение дает возможность исследователям «сопоставить лирику с бытовой или ораторской речью, письмом, молитвой, заговором» [Левин 1998, 467]. Но и в философских, особенно религиозно-философских текстах и собственно теологических текстах, местоимения 2-го лица, хотя, может быть, и менее частотны, чем в поэзии, но несут не менее важную структурно-семантическую нагрузку. При этом необходимо иметь в виду, что если формы 1-го и 2-го лица получили достаточное освещение в лингвистической и лингвопоэтической литературе (работы Г.О.Винокура, Ю.И.Левина, Я.И.Гина, Б.А.Успенского, И.И.Ковтуновой), то особая местоименная форма Ты в поэтическом тексте (или в семантической интерпретации Ты как вариант местоимения ты), а также взаимоотношение ты и Ты и его более сложное развитие в я-ты-Ты специально не рассматривались. Местоименная поэтика ряда поэтических и философских текстов 60-х годов XX века выдвигает на первый план именно эти отношения.
В традиционных русских поэтических текстах ты читалось как обращение к любому адресату, а Ты – как обращение к единственному адресату – Богу: «Мечтали мы, мечтанья разлюбя. // Так – суждена безрадостность мечтанья // Забывшему Тебя» [Блок 1961, 46]. Несмотря на то, что во второй половине XX века соотношение ты – Ты усложняется, Ты продолжает выполнять функцию адресата обращения к Богу и в значительной степени именования Бога. Можно ли считать ты и Ты омонимами? Вряд ли, т.к. их значения недостаточно разошлись, и Ты, несмотря на то, что может однозначно указывать на Бога, сохраняет очень многие особенности ты как личного местоимения.
Категория лица в личных местоимениях может пониматься коммуникативно, семантически и референциально [Арутюнова 1992, 208]. В трактовке соотношения я-ты-Ты и его вариантов, в отличие от рядовой речевой ситуации, особую роль играют семантическое и референциальное понимание лица. Говоря о семантике местоимений 2-го лица,
249
можно утверждать, что как местоимение ты, так и местоимение (вариант) Ты несет некоторую информацию (прежде всего о семантике личности), которая не зависит от контекста, и их значение не исчерпывается указанием на адресата и не меняется от одного акта речи к другому. Тем не менее, необходимо сказать, что местоимение Ты, в отличие от других местоимений, в том числе ты, закреплено за определенным референтом.
В плане семантической и иной комбинаторики, этимологизации, пересегментации и т.д., личные местоимения (прежде всего ты) неразложимы внутри. Благодаря своей простоте, Ты, не переставая быть обращением, может быть, является идеальным именованием Бога, так как идея Бога несовместима ни с какой сложностью (сложением, комбинаторикой). В богословии это объясняется следующим образом: если бы Бог был сложен, то, значит, существовали бы какие-то элементы, которые были бы до Бога, а это невозможно, то есть Бог – прост. Если ты представлено как Ты, то в философском тексте оно тоже может наделяться свойствами цельности, неразложимости, неделимости: «Какой же опыт человек получает от Ты? // … // – Что же тогда человек узнает о Ты? // – Только все. Ибо он больше не узнает о нем ничего по отдельности» [Бубер 1995, 21].
Информация о социальном статусе референтов, как известно, «включена прежде всего в значение местоимений, указывающих на непосредственных участников общения, в первую очередь в значение местоимений 2-го лица, которые во многих языках оказываются наиболее дифференцированными по соответствующей категории» [Арутюнова 1992, 198].
В оппозиции я – Вы и я – Ты прописная буква наделяет высказывания в сходных конструкциях прямо противоположной семантикой социальной дистанции. Если Вы (по сравнению с ты) маркирует отстранение говорящего от адресата, то Ты (по сравнению с ты) – напротив, приближение (хотя и то и другое употребление связано с категорией «‘вежливость’, т.е. адресат иерархически выше говорящего» [Плунгян 2003, 259]).
В языке поэзии и философии ты-Ты – это своеобразная парадигма. Отношение между ты-Ты присутствуют в двух основных вариантах: с одной стороны, ты встроенное в Ты, Ты содержащее ты, как в стихотворении Леонида Аронзона: «Столь одиноко думать что, // смотря в окно с тоской, // там тоже Ты. В чужом пальто // Совсем-совсем другой» [2006, Т.1, 200-201], а с другой – ты, скрывающее (имплицирующее) Ты. Последнее отношение было центральным в средневековой лирике, но и философские тексты XX века, рассматривая ты как понятие, декларируют возможность и необходимость наличия в ты Ты. У Якова Друскина: «Если же мать видит в ребенке будущее ты, сотворенное по образу и как подобие Божье» [2004, 322]. В лирике Аронзона ты,
250
скрывающее (имплицирующее) Ты чрезвычайно частотно; почти в любом обращении, даже шуточном, присутствует формула ты + Ты: «Я в нём ищу тебя, хоть нет тебя нигде, // нет оттого, что как-то за трубой // ты слился с небом, столь ты голубой» [2006, Т.1, 166]. В поэзии Генриха Сапгира в ты появляется некоторое звучание Ты только в отдельных контекстах (например, в цикле «Люстихи»), в основном благодаря ритмическим акцентам и синтаксической изоляции ты:
«Мгновение
Ты
Шли годы
Мгновение
Ты» [1999, Т.1, 202].
Восприятие ты как Ты у Сапгира, безусловно, поддержано прописной буквой, которая появляется не в стилистически заданной позиции, а как будто обусловлено обязательностью (системностью) прописной буквы в начале строчки в данном цикле. Позиция начала строчки способствует инкорпорированию Ты в ты, что превращает этот прием в характерную черту поэтики Сапгира. Казалось бы, стихотворение обращено к ты – конкретному адресату-женщине, однако частотность Ты, появляющееся с большой буквы в начале строчки, говорит о том, что семантическая структура местоимения этим не исчерпывается:
«И далее
Где ничего уже понять нельзя
Полузакрыв глаза
И полу-улыбаясь
Ты понимаешь все
Почти не ошибаясь»
[Сапгир 1999, Т.1, 139].
Аналогичные случаи инициалей, сакрализующих семантику ты благодаря тому, что Ты стоит в начале строчки и поэтому пишется с прописной буквы, можно обнаружить и у Аронзона:
«В двух шагах за тобой рассвет.
Ты стоишь вдоль прекрасного сада»
[2006, Т.1, 216].
Здесь местоимение ты имплицирует Ты, хотя из контекста и из формы за тобой как будто очевидно, что это ты адресата-женщины.
251
Наличие встроенного обращения к Ты подчеркивается последними строчками стихотворения «Дай нам Бог в этот миг умереть // и, дай Бог, ничего не запомнив» [там же].
Наличие Ты в ты было заявлено еще Мартином Бубером: по мысли философа, в любом ты есть Ты. Этот тезис обусловливает написание всех ты в философском тексте Бубера как прописное Ты («Ты-Бог»): «наш взгляд ловит край Вечного Ты, в каждом наш слух ловит его веяние, в каждом Ты мы обращаемся к Вечному Ты» [1995, 18].
Если ты, написанное со строчной буквы, часто имеет обобщенно-личное значение, то в поэтических и философских текстах при совмещении ты+Ты в одной словоформе и при более или менее очевидной референции Ты, значение нельзя назвать обобщенно-личным: буквально говоря, совмещение в ты или Ты семантики ты-человека и ты-Бога не приводит к обобщению. Здесь ты выступает как часть, равная целому (Ты), что можно условно обозначить как явление «грамматической ипостасийности» местоимения, то есть ты является ипостасью Ты. Текст стихотворения «Послание в лечебницу» Аронзона, представляет пример подобного развертывания:
«если нет его там, то скажи ради Бога, зачем
моё имя, как ты, мелколесьем петляя, рисует случайный,
Небыстрый и мутный ручей»
[2006, Т.1, 64].
С одной стороны, ты – это именительный, подразумевающий конструкцию «ты рисуешь», что поддержано дальнейшим контекстом, где уже эксплицировано «ты высохшей веткой рисуешь», однако, благодаря общему семантическому полю, в которое попадает это ты («из осеннего неба построен высокий и светлый собор» – эти строчки предшествуют процитированным), и благодаря трансформированному синтаксису конструкция как ты в предложении «моё имя, как ты, мелколесьем петляя, рисует случайный, // Небыстрый и мутный ручей» может восприниматься и как изолированная номинативная конструкция, и в такой трактовке ты однозначно содержит семантику Ты, ипостасийно по отношению к Ты.
Говоря об отношениях ты и Ты, необходимо сделать оговорку о роли семантики местоименного числа в поэтике. Как известно, «многие лингвисты отрицают тождество местоименного и субстантивного числа» [Плунгян 2003, 256]. В рамках местоименной системы в разных поэтических и философских текстах трактовка местоименного числа не тождественна: ты+ты+ты+ты может превращаться в вы, в они. Однако особое значение в рамках предложенной темы имеет иная семантика числа: философский или поэтический текст настаивает, что ты+ты+ты+ты –
252
это все равно семантика ты (нулевое множественное число у формы ты). Относительно же формы Ты само построение Ты+Ты+Ты+Ты – невозможно. В этом смысле число функционирует так же, как и у имени собственного. Бубер настаивает на том, что множество ты не подвергается обобщению, сохраняет индивидуальность каждого ты (семантику 2-го лица ед. числа): «Разве не обрушился бы на него его мир, если бы он, вместо того чтобы складывать Он + Он + Он в Оно, попытался получить сумму Ты и Ты и Ты, которая никогда не будет ничем иным, как снова Ты?» [1995, 42].
Отдельные ряды местоимений, например И ты – и ты – и ты – и ты Сапгира, по формальному построению совпадают с философскими формулами Бубера и Друскина, но на самом деле, ты Сапгира часто выступает как ты = он, содержит дейксис, но не содержит обращение. Сапгир намеренно лишает ты присутствия сакрального Ты, что дает ему основание с легкостью превратить ты+ты+ты+ты в вы и даже в они: «И ты // Правитель // … // И вы // Выращивайте их // … // И ты // Выращивай цветы // Сажай хоть репу // … // И ты – и ты – и ты – и ты // Пенсионеры // Футболисты // Поэты // Вы же специалисты // Вы – люди – ангелы – скоты // Выращивайте цветы» [1999, Т.1, 165].
Местоимение я как понятие неоднократно фигурировало в лингвистической литературе [Грамматика 1980, Т.1, 532]. В знаменитой статье Винокура о местоимениях я и ты в лирике Баратынского исследователь трактует я и ты как понятия: «круг языковых средств, связанных с понятиями “я” и “ты”» [Винокур 1990, 244]. О.Н.Селиверстова утверждает, что «я может обозначать саму личность как определенный набор свойств в отрыве от его носителя» [1988, 34]. Местоимение ты также может функционировать в философских и в поэтических текстах как понятие. Однако семантические свойства я и ты при концептуализации местоимений как понятий (моё я, моё ты или моё Ты) – несимметричны: ты (и тем более Ты), в отличие от я, никогда не превращается до конца в понятие в отрыве от носителя, всегда сохраняет семантизированную прагматику живого отношения; за субъектно-объектными отношениями «просвечивают» (просматриваются) горизонтальные отношения взаимности я – ты. При семантизации ты как понятия не происходит полной утраты, или даже может актуализироваться ситуация обращения. В одной формуле может присутствовать сочетание семантики адресата и сакрально-понятийного значения: «ты говоришь ему Ты и предаешься ему, оно говорит тебе Ты и предается тебе» [Бубер 1995, 35].
С точки зрения поэтики движение происходит:
1) акцидентно: Ты ↓ ты;
2) традиционно-символически: ты ↑ Ты – восхождение от ты к Ты.
253
В лирике Аронзона реализуется движение в обоих направлениях, а также присутствуют смешанные формы движения. Модель, близкую Ты ↓ ты находим в стихотворении «Как лодка, чьи устали вёсла…»:
«Твоё церковное лицо
проступит водяными знаками:
сижу, склонившись над листом» [2006, Т.1, 84].
Посессив твоё, благодаря позиции в начале строчки, позволяет инкорпорировать ты в эксплицированное Ты. Иными словами, Твоё церковное лицо должно читаться как лицо Бога, но оставляя возможность и место для семантического включения и некоего лица персонажа. Это реализация формулы Ты ↓ ты, что поддерживается непосредственно следующим стихотворением «Вегой рек на гривах свей…», последние строки которого «ты стояла предо мною, глядя Господу в лицо» [Аронзон 2006, Т.1, 85] явно интертекстуальны по отношению к рассматриваемому стихотворению. Таким образом, Твоё церковное лицо – это не только Бог, но и та же самая ты, которая была персонажем, причастным к лицу Бога, включенным в лицо Бога.
Позднее стихотворение подтверждает трактовку более ранних контекстов – при сочетании личного ты и слова лицо почти всегда речь идет о присутствии Ты: «Всё лицо: лицо – лицо, // пыль – лицо, слова – лицо, // всё – лицо. Его. Творца. // Только сам Он без лица» [Аронзон 2006, Т.1, 201].
Вторая модель ты ↑ Ты (ты имплицирующее Ты) наиболее частотна и появляется в лирике Аронзона в разных вариациях:
«образуя ландшафты: то мелкую заводь, то плёс.
Да, мы здесь пролежим, сквозь меня прорастает,
ты слышишь, трава…
…
и кончается лес, и, роняя цветы, ты идешь вдоль ручья
по сырому песку,
вслед тебе дуют флейты, рой бабочек, жизнь тебе вслед»
[2006, Т.1, 63].
Обращение на ты в тексте стихотворения – это ты с плавающим референтом. В приведенном отрывке, если рассматривать его обособленно, вторая часть «ты идешь» или «тебе дуют флейты» должна восприниматься как общеязыковое ты, включающее я. Однако обращение «ты слышишь» в контексте поэтики Аронзона можно трактовать как ты с некоторой долей Ты. У Аронзона даже «Мадригалы» написаны в традиции ты + Ты (хотя сам он это, похоже, не осознавал): «Глаза твои, кра-
254
савица, являли // не церкви осени, не церкви, но печаль их. // … // мне были креслом, ты – моей свирелью. // … // тех длинных лилий, что сплетал твой голос» [2006, Т.1, 93].
В любовной лирике (средневековой и связанной с ней более поздней традицией) ты служит посредником, чтобы легче и интимнее – интимное здесь почти тождественно мистическому – обратиться к Ты. Таким образом, ты кодирующее Ты, ты-посредник, это обращение к любовнице или любовнику.
Интересно, что у Сапгира скорее можно усмотреть восхождение от ты к Ты в обращении к неодушевленному предмету, чем к одушевленному, например, стихотворение «Кувшин» (обратим внимание на то, что последние слова предшествующей строфы – «мысль о Божьем чуде»): «Твое вино давно смешалось с морем. // Но вот со дна берут тебя, несут… // Я, как и ты, кувшин, пустой сосуд. // Мы оба пятен времени не смоем» [1999, Т.2, 118].
У Сапгира Ты, прежде всего, обусловлено жанрово (например, цикл «Псалмы») и всегда содержит элемент стилизации, т.е. по законам псалма полагается писать Ты с прописной буквы. Авторский иронический или полуиронический текст является своеобразным метатекстом по отношению к стилизованному употреблению Ты. В отличие от ты и Ты, «живых лиц» Аронзона, у Сапгира – это стилизованные лица, не подразумевающие возможности иной референции, кроме текстологической: «Господи честное слово // в правде Твоей взираю на Лице Твое // пробуждаясь насыщаюсь образом Твоим»; «1. Господи что есть человек // и что Ты знаешь о нем!.. // 2. Господи у Тебя характер // тяжелый // как трактор // Господи Ты – постоянный вектор» [Сапгир 1999, Т.1, 183, 192]. Характерно, что Сапгир, хотя и использует и Ты и Господи, он снимает практически все необходимые атрибуты сакрального кроме жанрово необходимых, в частности, в отличие от философско-теологических текстов и в отличие от поэзии Аронзона, Богу приписывается множество атрибутов, определений, предикатов.
Сапгир легко обращается с Ты как с объектом:
«РИСУНКИ
Илье Кабакову
Не мотыльком, не завитком –
Изображу Тебя квадратом»
[1999, Т.2, 120].
Ты у Сапгира вариативно, как и любое слово, т.е. ты превращается в некий концепт, подразумевающий желательно возможно больший
255
набор толкований: «Что // Ты? // Что ты что ты // Лучше не спрашивай // Привыкай понемножку» [1999, Т.1, 214].
Таким образом, отношение ты – Ты в поэтических текстах нуждаются в некотором терминологическом определении, которым может быть металицо ты+Ты. Н.К.Соколовская выделяет в системе личных местоимений ряд металиц. Среди них «2-е металицо более чем единственного числа, формула (ТЫ)» [Соколовская 1980, 91]. Однако это металицо, т.е. формула ты, не подразумевает включения отношений ты+Ты. Если следовать методу выделения металиц, то в подсистеме местоимений в языке философии и поэзии необходимо выделить еще одно металицо: это ты+Ты. В то же время немаловажно, что, как было видно из приведенных выше примеров, семантический объем ты и Ты в этом металице может быть неодинаков, в результате чего можно выделить условно два варианта металица: 1) ты & Ты; 2) Ты & ты.
В лингвистике принято различать определенный и неопределенный апеллятив. В нашем случае это определенное и неопределенное ты. Однако в каждой данной ситуации ты+Ты адресата нельзя назвать неопределенным, это ситуация с определенно совмещенным адресатом, хотя первое ты может относиться в разных ситуациях к различным референтам.
В ситуации совмещения ты+Ты один из референтов ты – переменный, а другой Ты – постоянный, причем невозможность трактовать Ты как ты с переменным референтом декларируется философским текстом: «Божество не может быть неким “ты”, многим из многих “ты”… образ бытия и обнаружения, выражающийся в “ты”, не есть признак Бога» [Франк 1990, 470]. Текст Друскина развертывает референтную оппозицию ты и Ты: ты соотносится с переменным референтом, а у Ты референт не может быть переменным: «Что значит мир? я – Ты – ты. Я – один, один и тот же, но не тот же самый. Ты для меня сейчас – одно ты и снова сейчас – другое ты… А Бог, то есть Ты?» [2004, 316-317].
У Сапгира же местоимение Ты по аналогии с любым ты как будто относится к плавающему референту, наделяется семантикой неопределенного, множественного и, даже, становится синонимом «кто-нибудь»: «Господи зачем Ты нас оставил? // … // 7. Мы достойны Хиросимы // Все же Господи спаси! мы // так хотим чтоб нас // хоть кто-нибудь спас» [1999, Т.1, 193].
Ты и ты не существуют изолированно в текстах, а включены во взаимоотношения я – ты – Ты. Произведением, которое более всего повлияло на осмысление отношений я – ты – Ты в философских и поэтических текстах XX века, стала работа Бубера «Я и Ты» [1995]. Философ в качестве понятий, имеющих первостепенное значение, выделяет то, что он называет «основными словами». Это слово Я-Он и слово Я-Ты.
256
Как философские, так и поэтические тексты легко концептуализируют местоимения в заглавных комплексах. Название работы Друскина «Я и ты» [2004] недвусмысленно отсылает к буберовскому «Я и Ты», давая подзаголовок «Ноуменальное отношение».
Сапгир явно был знаком если не с самими текстами Бубера, то хотя бы с их проблематикой и с заглавием «Я и Ты», достаточно взять два стихотворения с одним и тем же заглавием «Ты» или стихотворения «Несвобода я», «Несвобода ты» [1999, Т.1,2]. Цикл «Люстихи» начинается со стихотворения «Ты», в котором варьируются я и ты в разных возможных комбинациях. Сапгир как будто настаивает на отсутствии единого основного буберовского слова Я-Ты, и его местоименная поэтика направлена на то, чтобы разбить (раздробить, разложить) это словосочетание: «ОНО // 37 // Уйдем // не разнимая рук // Вдвоем // Но ты – // В своем // А я – // В своем» [Сапгир 1999, Т.1, 211]. В стихотворении «Лида» формула Я и Ты воспринимается как фразеологизм и комбинируется по типу переразложения фразеологизма: «Я и ты // Еще // Я и ты // Он // Ты // Еще ты // А где же я?» [Сапгир 1999, Т.1, 204].
И Сапгир и Аронзон следуют традициям местоименной поэтики обэриутов, прежде всего Хармса и Введенского, но в основном в местоименной системе это и то. Некоторые ходы и в трансформации личных местоимений напоминают обэриутов: «я счастлив… ты слышишь… ты счастлив… мы слышим… мы счастлив» [Аронзон 2006, Т.1, 200]. Транспозиция лиц и создание металица мы как я = ты (взаимопревращаемость лиц) подчеркивается аномальным грамматическим сочетанием «мы счастлив», причем принципиально не важно – является ли это окказиональным употреблением или просто опиской. Семантика взаимопревращаемости была характерна для Введенского («Мне жалко, что я не зверь…» [Введенский]).
Однако отношения ты и Ты наиболее полно представлены не у обэриутов 30-х, а в более поздних философских работах Друскина. И у Друскина и у Аронзона в отношениях я – ты – Ты одно из ты (необязательно с маленькой буквы) выступает как посредник в коммуникации.
Тройственные отношения могут выстраиваться не только как я-ты-Ты, но как друскинская ноуменальная формула я-Ты-ты. В формуле я-Ты-ты декларируется срединное положение Ты. Присутствие Ты или обращение к Ты является залогом, обеспечивает отношения между я и ты. Очень важно, что Ты не является конечным линейным компонентом, не является целью восхождения, а превращается в живого участника речевой ситуации. Если код ты однозначно заменяется кодом Ты, первое ты может превратиться в чистого посредника или вообще исчезнуть, увлечение кодированием может привести к тому, что живое личностное отношение исчезает. Появляясь между я и ты, Ты не превра-
257
щается в медиатора и посредника, т.е. грамматически и семантически реализуется идея живого Бога. Возможно утверждать, что с той или иной долей успешности именно эта местоименная поэтика (по последней формуле – Друскина) реализуется в поэзии Аронзона.
Яркий пример ты, встроенного в Ты (при этом необходимо учитывать, что Ты Бога может писаться как с прописной, так и со строчной буквы) и развертывание отношений я – Ты – ты представляет стихотворение «(Видение Аронзона). Начало поэмы»: «Снег освещает лиц твоих красу, // твоей души пространство освещает, // и каждым поцелуем я прощаюсь… // Горит свеча, которую несу» [Аронзон 2006, Т.1, 149]. Это стихотворение, начинающееся строчкой «На небесах безлюдье и мороз» и заканчивающееся процитированной строфой, казалось бы, должно однозначно быть обращено к Богу, однако вторая строфа, посвященная жене поэта: «А в комнате в роскошных волосах // лицо жены моей белеет на постели, // лицо жены, а в нём её глаза, // и чудных две груди растут на теле», – дает возможность превратить «она» в «ты», нарратив в обращение и читать строчку «твоей души пространство освещает» как совмещение ты и Ты. Встреча с ты (с женой) возможна при посредничестве встречи с Ты (Богом).
У Сапгира есть определенная боязнь живого Бога. Хотя рассмотренные модели ты ↑ Ты свидетельствуют о том, что сапгировское ты частично способно инкорпорировать Ты, в действительно экзистенциальных ситуациях Сапгир опасается прямого обращения на Ты (что очень хорошо видно в замечательном стихотворении «Голос» [Сапгир 1999, Т.2, 117]), где он использует неместоименное обращение: «Язык, печенка, селезенка – // Я вынут весь – один костяк. // Сквозь эту ветошь ярче солнца // О Господи! Сверкаешь как!» [там же]. Поэт нарочито отдаляет от себя живого Бога грамматическими средствами, строчка «О Господи! Сверкаешь как!» легко потенциально трансформируется в междометную конструкцию «о господи, сверкает как».
В этой связи можно вспомнить, что Ю.И.Левин разделяет ты на два формальных класса, называя ты, переводимое в 3-е лицо, заменимым ты, а непереводимое из-за присутствия в контексте «обращений, императивов, направленных вопросов» [Левин 1998, 475], соответственно, незаменимым ты. Сапгира не удовлетворяет незаменимость Ты, и он заменяет местоимение второго лица обращением Господи. Таким образом, поэтика Сапгира все-таки выстраивается в семантику безличной конструкции сквозь меня сверкает, а не конструкции Ты сверкаешь.
Напротив, философские тексты осмысляют семантику Ты как принципиально незаменимое Ты: «говорить о Боге в третьем лице, называть его “он” есть – с чисто религиозной точки зрения – собственно кощунство: ибо это предполагает, что Бог отсутствует, не слышит меня, не обращен на меня, а есть нечто предметно сущее» [Франк 1990, 468].
258
Франк декларирует, что истинное ты всегда коммуникативно, т.е. не может превращаться в объект, даже если согласуется с третьим лицом: «“ты” не есть предмет познания» [1990, 352].
В 80-е годы XX века в варианте построения оппозиции я-ты-Ты происходит смещение акцента на Ты. В результате происходит частичная потеря или забывание я [Бадью 2004, 44]. Если трактовать формулу с позиции Делёза, то я – это симулякр, через который проходит знание об однозначности Ты как единого. Но это развитие уже было предопределено лирикой Сапгира. Сапгир констатирует не просто присутствие сакрального, но и прохождение сакрального сквозь себя, тем не менее, он не выстраивает личные отношения с Богом, что не может не сказаться в его использовании Ты. Ты превращается в цель, и буберовская встреча с ты (или Ты) не происходит. Однако такая трактовка этой формулы не императивна. Важны попытки сохранения значимости всех трех элементов триады: я, ты, Ты.
Интересно сравнить непрекращающиеся отношения с Богом в, казалось бы, сходном построении у Аронзона (где невозможно помыслить ни опущение Ты, ни трансформацию Ты в 3-е лицо):
«– ГОСПОДИ,
ТЫ СВЕТИШЬ ТАКИМ СВЕТОМ,
ЧТО Я НЕ ВИЖУ ТЕБЯ!» [2006, Т.1, 176].
Подобные контексты Аронзона дают основание перефразировать мысль Гина и мысль Мандельштама о моменте обращенности поэтической речи: «содержание образа поэтического Я оказывается, по Мандельштаму, производным, зависимым от содержания образа адресата» [Гин 1996, 95]; можно утверждать, что в большой части поэтических и некоторых философских текстах ты – это основное лицо и я – производное от ты (или Ты – это основное лицо и я – производное от Ты), что, безусловно, нужно считать вариантом рефлексии над поэтикой ты+Ты или над философским понятием Я и ты.
Одним из возможных развитий акцентирования отношений я – Ты является сведение формулы я-Ты-ты (или я-ты-Ты) к я-Ты. Эта трансформация была подмечена Друскиным уже у Кьеркегора: «Для Кьеркегора нет двух или трех, нет я и ты, но только я – Ты. Также нет для него отношения я – ты – Ты» [Друскин 2004, 345]. В результате превращения я-Ты-ты в я-Ты утрачиваются отношения ты – Ты, а следующим шагом формула начинает читаться как я-Ты-я (или я-Ты-Я).
Если голос поэта, говорящего самим с собой и с никем (ни с кем), заглушает все остальные голоса, то формулу я – ты (Ты) у позднего Аронзона можно представить также и в виде я – Ты – Я.
259
Следующие строчки, в которых обобщенно-личное ты может содержать присутствие Ты, хотя это и не очевидно, можно трактовать традиционно-богоборчески, т.е. поэт себя ставит на место Бога, но можно говорить и о том, что формула я-Ты-ты реализуется как я-Ты-я, возможное присутствие Ты обеспечивает успешность автокоммуникации: «так вот итог! так что же ты утратил // … // лежи в траве и ничего не требуй, // к иной душе, к покою причастясь» [Аронзон 2006, Т.1, 109].
В самых последних стихотворениях 60-70-х гг. все члены этой формулы (я-Ты-я) появляются постоянно и в разных комбинациях, пространственно меняясь местами (отношения верха – низа являются обратимыми), причем уже не очень важно, содержит ли Ты ты:
«Из облаков, из неба в облаках
спускаюсь на тебя на парашюте –
рекламный этот щит, цветной плакат
нас отражает вдруг по самой сути!
а ласточки? а листья в сентябре?» [Аронзон 2006, Т.1, 175].
Далее это воплощается в идее тройничества: «В ДВУХ ШАГАХ ОТ ДВУХ ШАГОВ // УВИДЕЛ Я ДВОЙНИКА БОГА – // это был мой тройник» [Аронзон 2006, Т.1, 176] и реализуется в местоименной поэтике: ты+Ты это ты, которое вмещает Ты, но и наоборот (появляется и двойник автора и тройник Бога): «Ты встаёшь на колени, как я, – перед нами учитель!.. // Да, я помню тебя!.. // Но, к окну подойдя, отодвинув тяжёлую штору, // я увидел тебя, // да, тебя, как я вижу озёра! // Ты стоял за окном всю бессонную ночь, чтоб под утро // вдруг увидеть меня // vis-à-vis // перед комнатой утлой. // Ты стоял за окном, я увидел тебя в негативе» [Аронзон 2006, Т.2, 51].
Интересно, что в совсем поздних стихах эксплицированное ты появляется гораздо реже и заменяется более отстраненным (стилизованным) обращением на вы. Однако прописное Ты не исчезает. Любопытно, что Вы может относиться и по типу Ты к Богу или, относясь к персонажу, содержать Ты; развертывается формула Вы+Ты, которая отличается внутренней противоречивостью, подразумевая приближение и отдаление одновременно.
Стихотворение начинается словами «Здесь ли я? но Бог мой рядом, // и мне сказать ему легко». Этот Бог, написанный с прописной буквы, все-таки персонаж, к которому обращаются на Вы: «Однако только рассвело, // люблю поднять я веко, око, // чтобы на Вас, мой друг, на Бога, // смотреть» [Аронзон 2006, Т.1, 204]. Местоимение Вы, несмотря на то, что замещает Бога, содержит некоторую долю Ты, но отдаляет я от ты; ты, превращаясь в Вы, перестает быть посредником в отноше-
260
ниях с Ты, поэтому я нуждается в восстановлении непосредственных отношений с Ты, без посредников. Связь с миром разрушена, и остается надежда на связь с Ты – в последних строчках стихотворения вместо Вы все-таки звучит Ты: «и думать оттого: // – Кто мне наступит на крыло, // когда я под Твоей опёкой» [Аронзон 2006, Т.1, 204].
Местоимение 2-го лица в варианте Ты и металицо ты+Ты в философских и поэтических текстах 60-х предстает как одна из центральных формул поэтики, реализующих синкретизм грамматической, лексической и философской семантики.
Литература:
Аронзон 2006 –Аронзон Л., Собрание произведений, в 2 т., СПб., 2006.
Арутюнова 1992 – Арутюнова Н.Д., Человеческий фактор в языке: Коммуникация, модальность, дейксис, М., 1992.
Бадью 2004 – Бадью А., Делёз. Шум бытия, М., 2004.
Блок 1961 – Блок А., Стихотворения и поэмы, Л., 1961.
Бубер 1995 – Бубер М., Два образа веры, М., 1995.
Введенский –Введенский А.И., http://www.vvedensky.by.ru/poetry/
Винокур 1990 – Винокур Г.О. Филологические исследования, М., 1990.
Гин 1996 – Гин Я.И., Проблемы поэтики грамматических категорий. Избранные работы, СПб., 1996.
Друскин 2004 – Друскин Я., Лестница Иакова, СПб., 2004.
Ковтунова – Ковтунова И.И., Поэтический синтаксис, М., 1986.
Левин 1998 – Левин Ю.И., Избранные труды. Поэтика. Семиотика, М., 1998.
Плунгян 2003 – Плунгян В.А., Общая морфология: Введение в проблематику, М., 2003
Грамматика 1980 – Русская грамматика, М., 1980.
Сапгир 1999 – Сапгир Г., Стихи и поэмы. В 4 т., М., 1999.
Селиверстова 1988 – Селиверстова О.Н., Местоимения в языке и речи, М., 1988.
Соколовская 1980 – Соколовская Н.К., Некоторые семантические универсалии в системе личных местоимений // Теория и типология местоимений (под ред. Вардуль И.Ф.), М., 1980.
Успенский – Успенский Б.А., Ego Loquens: Язык и коммуникационное пространство, М., 2007.
Франк 1990 – Франк С.Л., Сочинения, М., 1990.
261